Домой я вернулась почти к полуночи, несколько часов проходив под дождём, почти не видя куда именно иду.
Открыла дверь своим ключом, захлопнула её, сбросила с ног промокшие кеды и прошла на кухню, на которой не горел свет.
Отец сидел за столом, пристально глядя на меня и скрестив руки на груди.
Села на стул напротив папы и выложила из-за пазухи на стол перед ним «наган» с самодельным глушителем.
– Говори, – ровным тоном произнёс отец.
– Я нашла его, – голос был глухим и чужим – совсем не моим. – Того, кто тогда сбил нас. Кто убил маму.
– Продолжай, – на лице отца не дрогнул ни один мускул. – Очень хочу знать вырастил ли я убийцу или нет.
– Я не смогла, – взгляд папы выдержать было почти невозможно. – Увидела его дочь и… Не смогла.
Щёку обожгла хлёсткая пощёчина, голова мотнулась вправо. Во рту появился металлический привкус крови – рука у отца была тяжёлой, поэтому даже лёгкий удар рассёк мне губу.
– Даже не за то, что украла у меня оружие, – спокойно произнёс отец. – А за то, что хотела сделать. Я не хочу, чтобы чьи-то жизни продолжали ломаться. Прости его, Алиса. Я ведь простил, потому что даже его смерть уже ничего не изменит. Я… я тоже хотел его убить… Но понял, что тогда сломаю жизнь слишком многим людям.
– Нельзя, нельзя такое простить! – сорвавшись, выкрикнула я, сжимая кулаки и чувствуя, что по щекам потекли непрошенные слёзы
– Да, ты права. Прощение нельзя заслужить… Но его можно быть достойным.
– Это несправедливо… – уже не сдерживаясь, я просто плакала, хотя и думала, что разучилась за прошедшие девять лет. – Несправедливо…
– Мир жесток и несправедлив, дочь, – вздохнул отец, отводя взгляд к кухонному окну. – Но такими… решениями мы делаем его только ещё более жестоким и несправедливым. Месть – не выход, Алиса. Ты должна найти другой путь.
Я парю в бездонной темноте среди громадных обломков зеркал, в которых отражается вся моя жизнь. От каждого из них ко мне тянется толстая хрустальная цепь.
Они опутывают меня от головы до ног, вырастая прямо из облегающих доспехов угольно-чёрного цвета. Я не могу ни пошевелиться, ни даже повернуть головы – собранные в длинную косу волосы уходят куда-то в бесконечность. И почему-то мне чудится, что на том конце иногда движется нечто живое… Живое и бесконечно чуждое всему живому.
– Человек с рождения опутан тысячами нитей условностей и законов, – раздаётся позади меня… мой же собственный голос. – Стоит порвать одну – и он преступник, порвет десять – и он смертник, и только порвавший все становится Богом.
Я знаю – это сказал устами одного из своих персонажей фантаст Ник Перумов.
– Нет, Алиса, это сказал Юсуф ибн Айюб – воин и полководец ещё тысячу лет назад.
Ну и какое мне дело до каких-то там полководцев древности?
– Потому что всё повторяется вновь, Алиса, и на этот раз ты должна найти иное решение.
Какое ещё решение? Я не пойму о чём ты говоришь!
Или я? Или этот голос лишь похож на мой, но не мой? А если всё-таки мой, то как это возможно?
– Говорят, что человек был создан по образу и подобию Бога… Разумеется, тогда это всё просто неправильно поняли, но суть верна. Некоторые – далеко не все – могут пройти путь от человека до Бога. Вот только страшная это дорога… И быть сразу и человеком, и божеством не получится – придётся выбрать что-то одно. Либо ты откажешься от своей… нет, не силы. Божественность – это не сила или всемогущество, а колоссальная ответственность. Так что либо ты отказываешься от этой ответственности, либо перестаёшь быть человеком.
Я. Не. Понимаю.
– Поймёшь. Когда придёт пора.
Ну и когда же наступит эта пора? Когда на возвышенности свистнет членистоногое?
– Когда наступит эта пора, спрашиваешь?
Это мои стихи. Давние, написанные на бумаге и сожжённые в огне, но не выжженные из памяти. Частью – свои, частью – чьи-то ещё. Корявые и нескладные, но отчего-то так запавшие в душу вирши.
В них сейчас заменено всего одно слово. Как будто бы стихи ожили и начали разговор со мной…