Дьявольский эликсир
Дни в доме профессора Бутковского проходили так быстро и стремительно, что Анне тяжело было воспроизвести в памяти хотя бы один день из череды многочисленных недель. Работа оказалась не такой уж и трудной, скорее, кропотливой и требующей полной отдачи. Анна никогда не посещала курсы медсестры, поэтому поначалу испытывала некие трудности, то и дело смущалась при виде полураздетых мужчин. Отец как-то раз предложил одним уютным вечером записаться дочери к его знакомому профессору, однако получил полный укора взгляд супруги и веселый, заливистый смех дочери. Более этой темы никто из семьи Зеленовых не касался. Бутковский оказался терпеливым, благородным человеком. Теперь-то княжна понимала значение этого слова как никто другой. Многие титулованные особы, а среди было великое множество хороших друзей семьи, с исключительной драматичностью отнеслись к положению бедняжки, при этом, даже не пошевелив пальцем ради благополучия единственной наследницы великого рода Зеленовых.
Сегодня Анна собиралась как всегда отсортировать рецепты и карточки больных, а затем помогать профессору вести прием. Беспокойные шаги в кабинете насторожили ее. Владимир Владиславович никогда не вставал раньше восьми часов. Это казалось чрезвычайно странно. Девушка все же глубоко вдохнула и открыла дверь. В тот же миг взор профессора обратился к ней. Она чуть не пошатнулась от той ярости, что отражалась в серых, почти прозрачных глазах Бутковского.
«Неужели он настолько разозлился на меня, что готов дарить столь исполненные ненавистью взгляды? Очевидно, дело здесь совершенно в другом».
- А, это Вы, Анна… Боже мой… Я уж подумал… - и точно, черты лица профессора заметно смягчились. Он выглядел не выспавшимся и круги под глазами только подчеркивали усталость и обреченность во всем его виде.
- Владимир Владиславович, что произошло? Вы сам не свой. Кто-то должен нанести Вам визит? Я полагаю эта особа неприятна Вам?
Профессор потер виски и уселся в кресло, закуривая заранее приготовленную трубку с высшим сортом табака. Этот фетиш у Бутковского остался еще с Польши. Он долгое время пытался избавиться от столь вредной привычки. Выучившись в университете, профессор как никто другой знал, насколько пагубен табак может быть для здоровья, особенно в пожилом возрасте к коему он неумолимо приближался.
-Не в этом дело, Аннушка… Неприятен скорее я сам себе, нежели этот человек. Случалось ли Вам когда-нибудь пообещать человеку нечто очень важное, а потом не сдержать обещания? – он не смотрел на нее, предпочитая с неподдельным интересом рассматривать узоры на потолке.
- Когда я была маленькой, такое случалось довольно часто, - Анна села на кушетку, считая, что разговор все же должен состояться, а этим жестом она как бы невольно подчеркнет заинтересованность в проблеме, перед которой стоял профессор. - Честно говоря, я не могу припомнить случая такого серьезного обмана будучи взрослой, но, тем не менее, смею полагать мир имеет не однобокую раскраску. Порой ложь спасает от страшных последствий. Как бы, например, взрослый приблизился к ребенку, не применив силу, собираясь обмазать его в зеленке? Сорванцы бы бегали с необработанными ранами, родители за ними…
Профессор резко повеселел и даже закашлялся от смеха.
- Ох, Аннушка, ну Вы и выдумщица… Разумеется, я не имел в виду такой мелкий, незначительны обман. Я говорю о другом… Вот представьте, Вы – особа, страдающая головными болями. Они тревожат Вас постоянно: ни спать, ни нормально питаться Вы не можете, - профессор отложил в сторону трубку и тихо вздохнул. – Вы обращаетесь за советом к доктору. Естественный, логичный шаг для любого среднестатистического человека… Только одно Вы не учли – Боги там, на небе, а здесь, на земле, обычные жалкие докторишки. Некоторые из них гордо именуют себя профессорами.
Бутковский резко встал и начал отмерять шагами комнату. Было в его поведении нечто, напоминавшее зверя, который так и рвется на свободу. Анна чувствовала, что никакие слова сейчас не заменят этой тишины, ее понимающего, участливого взгляда, адресованного скорее не профессору, а в пустоту. Он словит его, поймет…
- Вы приходите к одну из самых талантливых и успешных профессоров Москвы и ждете не чуда, а свершившегося факта выздоровления, как само собой разумеющееся. А он, осмотрев, делает неутешительный вывод. Но доктор, чьи знания граничат со вселенной, чьей славе позавидует сам император, боится вынести своей пациентке смертный приговор. Да, и как можно, когда во всей ее манере сквозит та уверенность, свойственная обычному здоровому крестьянину? И тогда на помощь приходит ложь, - фигура профессора будто уменьшилась, ссутулилась. – Дьявольский эликсир – один укол и ты уже ничего не чувствуешь. Блаженство затмевает физическую боль, ее отныне не существует. Только с каждым разом организм обуревает все большая и большая жадность… одной дозы становится недостаточно, чтобы утолить жажду. Потому я и считаю, что Рай – это прототип Ада. Ты никогда не насытишься сладкой жизнью, но ведь и большего не расхочется…
Анна сидела, замерев и боясь пошевелиться. Разумеется, она слышала о Морфии. Последствия, правда, раньше казались ей размытыми деталями.
- Боже мой… Это Вы ее ждете? – прошептала девушка.
- Да, Аннушка, ее. Она всегда обещает навестить меня ближе к полудню, однако прийти позже десяти часов у нее получается крайне редко. Бедняжка даже не спит – теперь жизнь – это ее сон.
Профессор снял пенсне и протер его о рукав рубашки.
- Впрочем, еще достаточно времени – что-то я совсем устал. Пойду прилягу, все равно всех других пациентов я на сегодня отменил. Вы, Аннушка, я так полагаю, осуждаете меня? – профессор задал вопрос между прочим, видимо, для того, чтобы избежать серьезность и важность ответа на него.
Анна смутилась и закусила губу.
- Нет, профессор. Окажись в данной ситуации, я бы возможно поступила иначе, сказав женщине правду, однако это вряд ли спасло бы ее и облегчило остаток дней. Вы делаете все, что в Ваших силах, Владимир Владиславович… - с этими славами девушка поднялась с кушетки и последовала к выходу, но хриплый голос остановил ее:
- Я благодарю Вас за поддержку и понимание. Вы даже не представляете, как для меня это важно. И более значимо именно Ваше мнение, ведь Вы – чистое непорочное дитя, а значит более приближены к Богу. Если Вы не осуждаете меня, то я счастлив. Значит, это решение не было продиктовано темными силами…
Анна грустно улыбнулась.
- Я искренне на это надеюсь, профессор. Могу ли я быть свободна?
Бутковский нахмурился, и мягко ответил:
- Конечно, Аннушка. Только прошу Вас разбудить меня, когда эта особа появится в доме. Она недолжна получить лишнего: только строго отмеренная доза может ее спасти, иначе она сама себя погубит…
Анна кивнула.
- Конечно, Владимир Владиславович. Я обязательно Вас оповещу. Идите, отдыхайте…
Бутковский лишь отвернулся к окну, снова погружаясь в свои нелегкие думы. Ему стало заметно легче, ведь теперь эта тайна не столь объемлющая, о ней знает Аннушка…
Женщина пришла ровно в половину десятого. Она, словно маленький ураган, пронеслась по коридору, и чуть было не пересекла кабинет профессора, когда Анна загородила ей путь.
- Здравствуйте, мадам. Вы, очевидно, ищете профессора?
Зеленова старалась не смотреть на гостью, куда-нибудь мимо, хотя бы на желтое пятно, застилавшее собой рисунок, выгравированный на стене. Только не на это пожелтевшее, осунувшееся лицо молодой гостьи. Ей ведь и тридцати еще не было… Под глазами обозначились четкие синие круги, тело можно было хоть сейчас демонстрировать в качестве скелета студентам медицинского университета. Платье растрепалось, кое-где обозначились грязные темные пятна. А глаза… глаза напоминали две огромные дыры, в которых можно заметить лишь глубокую печаль и одержимость.
- Милая, - женщина резко приблизилась к Анне, трясущимися руками обхватывая ее запястья, - милая девочка, пожалуйста, спасите меня! Этот монстр… он так мучает меня, так мучает… - она заревела, слезы мешали ей сформировать целостные предложения. – Лекарство… а денег нет больше… спасите, умоляю…
Анна ровным счетом ничего не понимала. О чем твердит эта несчастная? Какие деньги? Разве профессор взимает плату за лекарства? Это абсурд! Он не мог бы поступить с больной женщиной! Стоит лишь вспомнить его угрызения совести…
- Простите, мадам, но я не могу Вам поверить. Владимир Владиславович благородный человек. Он бы никогда не посмел заставить страдать человека в угоду своему заработку…
Женщина не желала успокаиваться. Тогда Анна впустила ее в кабинет и налила воды из графина, стоявшего на столе профессора. Понемногу ей становилось лучше. Всхлипы уже стали остаточными, на лице больной отразилось понимание.
- А когда-то я была такой же как Вы: наивной, ничего не подозревающей о внутренней сущности людей, ангелом. Вас как зовут?
- Анна, - ответила княжна, забирая пустой стакан из трясущихся рук женщины.
- Красивое имя… Мою мать так звали, - улыбнулась гостья, тяжело вздыхая.
- Мы, верно, видимся с Вами последний раз и я вижу, что Вы, Анна, очень благородная и добрая девушка, а потому у меня к Вам будет просьба, - больная потянулась к воротничку на своем платье и выудила из груди смятый, пожелтевший конверт. – Передайте его пожалуйста моей матери. Старушка так давно меня не видела… там немного денег и прощальная записка.
Анна помотала головой. Теперь и ее била легкая дрожь. В облике незнакомки сквозило такое явное отчаяние, что даже стороннему наблюдателю могло стать не по себе.
- Почему Вы так говорите? – прошептала она.
- Потому что без лекарства мне не выжить. Денег на него у меня не осталось, - чересчур спокойно, выговаривая каждое слово вынесла себе приговор женщина. – Что ж, ничего не поделаешь. Это жизнь… Винить профессора в моей смерти я не буду, ибо таких как он – великое множество.
Анна ничего не видела вокруг, слезы заполнили ее глаза, она мотала головой, пытаясь найти решение.
- Но как же… нужно что-нибудь придумать… - шептала она.
- Да, что же тут придумаешь? Лекарство – вот единственное спасение, а профессор, разумеется, не даст мне его.
Девушка вскочила и принялась заверять гостью в том, что она обязательно поговорит с Бутковским, он ее послушает. Однако, гостья лишь печально улыбнулась и махнула рукой.
- Не утруждайтесь, ангел мой. Для таких людей важна лишь финансовая прибыль, звуки сердца для них – пустой хлопок, ерунда… Прошу лишь об одном: отнесите письмо…
Анна почувствовала как в груди ее поднимается волна злости и решимости. Она не желала мириться со сложившейся ситуацией. Человек обязан помочь нуждающемуся, это высший долг разумного существа.
Княжна решительными шагами пересекла кабинет, достала из письменного ящика ключ и обвела взглядом стовшие на полке многочисленные пузырьки с жидкостями. На одном из них, черным по белому красивым расмашистым почерком профессора значилось Морфий». Анна схватила пузырек, закрыла дверь шкафчика и протянула лекарство женщине. Та с какой-то животной, ситупленной радостью воззрилась на свою спасительницу.
- Господи Благослови твою душу, ангел! Спасибо! Спасибо, милая! Спасительница моя, да, я за тебя до самой моей кончины молиться буду!
Анна чувствовала облегчение. Она была горда своим решением помочь этой женщине и надеялась, что молитвы спасенной ею души помогут ей в будущем и осветят ее дальнейший путь.
Однако, молитвы эти длились недолго. На следующий день профессор сидел в своем кабинете, задумчиво раскуривая трубку, глядя в окно. Рядом с ним сидела Анна, лицо ее было бледнее снега, что засыпал все подоконники в доме. Она раскачивалась и чувствовала лишь тяжесть во всем теле.
- Что ж, этого следовало ожидать. Рано или поздно эта девушка бы подалась в объятия этого дьявольского эликсира. Это был вопрос времени…
Анна не могла поверить в такую настоящую, щемящую сердце, ложь. Она до сих пор видела перед собой лицо этой особы, живое, исполненное надеждой в один миг, а в другой – отчаянное, потерянное…
Она назвала ее ангелом.
«Вторник, 21 октября.
Эксперимент начался. Объект находился в неком блаженном состоянии. Утверждает, что побывала в Раю. Подчеркиваю: для эксперимента необходимо было выбрать абсолютно здоровую молодую девушку лет 25-26»
Мать…
«Четверг, 13 ноября.
Кажется, американские ученые не настолько бездарны и глупы как я думал о них раньше – их эксперименты отчасти оправданы, ведь зависимость от Морфия действительно наблюдается. Сегодня Елизавета робко попросила меня увеличить дозу, ибо по ее мнению я экономлю эликсир для себя любимого. Я не стал объяснять наивной глупышке действие данного препарата. После смерти матери, у нее не осталось ровным счетом ничего, брат унаследовал все состояние, а жена его отказалась терпеть Елизавету в своем доме. Так что я в ее глазах – спаситель»
Профессор мне его не даст…
«Пятница, 3 декабря
Состояние испытуемой ухудшается. У нее случаются галлюцинации, бедняжка уверена, что ее мать жива, но видеть не желает из-за прогрессирующей болезни. Что ж, это мне на руку. Исход эксперимента уже ясен, а следов оставлять я не намерен. Пусть считает меня подлым профессором. В конце-концов, я не обязан лечить всех нищих и убогих».
Конец дневника.