ВИКТОР (вырывает ногу). Женюсь я, теть Люда, отпусти.
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Нет! Никуда не пойдешь, гад! В тюрьму я тебя! Это из-за тебя все! Из-за таких, как ты! Вас убивать надо! Расстреливать! А Ромка ни в чем не виноват! Ты все! Ты гад! Ты его приучил! В тюрьму пойдешь! Под расстрел! Все, арестованный ты.
ВИКТОР. Отпусти. Пну сейчас.
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Пинай! Пинай! Все равно не отпущу! Убью тебя, гада! Ты Ромку погубил! Ты! И отец из-за тебя в коляске сидит! Инвалидом стал… А ты его бил еще!!! Гад! Не прощу! Пироги я тебе носила еще! С ядом нужно было испечь! Гад! Убью тебя!
ВИКТОР. Отпусти, чиканутая. (Вырвал ногу).
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Стой, гад! Стой!
ВИКТОР (достал расписки, бросил их на пол). На. В расчете.
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Марину верни!
ВИКТОР. Пошла ты.
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Верни Марину!
ВИКТОР. Обойдешься. (Выбежал в подъезд, оставил дверь в квартиру открытой).
Людмила Ивановна медленно поднимается на ноги.
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Я в милицию, сейчас, Петя… В семнадцатую квартиру пойду. Позвоню я. Они поймают их. Я фамилию его знаю. Тарась это. У меня в классе учился он. Кровь у тебя. На лице кровь. (Подходит к нему, вытирает халатом). В нос он тебя, да? И Марину стукнул. Упала она. Не в живот только бы. Ребенок ведь. Ромкин. Внук наш. Твой, Петя… Пойду я. Звонить надо. Найдут их. А потом в больницу мы. Лечиться. Свадьбу после сыграем. Внук у нас будет. В деревню уедем. Там этих нету. Хочешь в деревню, Петя? Там воздух. Ты там выздоровеешь быстро.
Пойду я… Звонить… Вернусь потом сразу. Ты лежи. Не шевелись. Ладно, Петя? Не шевелись. Пошла я. Сейчас я… Скоро…
Уходит.
Второе действие
Та же квартира. Прошел час. Все убрано. Петр Петрович по-прежнему лежит на диване. Лицо у него умыто. Людмила Ивановна сидит в кресле, подперев голову руками и покачиваясь всем телом. Глаза у нее красные, опухшие. Волосы в бедственном состоянии.
За окном раздается пьяный женский хохот.
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Не Маринин голос, нет? Вроде не ее… Надо еще позвонить сходить. Может, адрес неправильно записали. Или сказала не так. Все ведь может быть, а Петь?
Да поговори ты хоть со мною. Что ж ты все время молчишь и молчишь, как неживой. Я что ли тебе виноватая? Я это все устроила?
ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Ты.
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Я…
ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Ты. Его не лечить надо было, а садить. А тебе жалко было все. На цыпочках перед ним бегала: «Ромочка-Ромочка».
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Да жалко! Ребенок он мой, потому что. Что ж я тебя-то не посадила, ты за мной по молодости с топором пьяный бегал? Пожалела тоже… А он, может быть, из-за тебя такой стал. Помнишь как в садике его спросили про самое сильное впечатление, а он ответил, когда папка за мамкой с топором гонялся? Не помнишь?
ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Ясно.
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Не «ясно», а оба мы виноваты.
ПЁТР ПЕТРОВИЧ (вдруг кричит). Да?! И в коляске этой я по своей вине сижу?! Сам так захотел?!
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА (вздрогнула, вскочила с кресла). Что ж ты кричишь-то, Петенька? Я же…
ПЁТР ПЕТРОВИЧ. А что мне делать?! Пятки вам целовать?! Так делать?! (Пауза.) Тупорылая.
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Я позвоню еще пойду. Дом я неправильно назвала. Вот и не едут они. Вспомнила теперь. Дом с того адреса назвала.
ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Иди, иди. Пошлют тебя куда нужно, может. Давно пора.
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Эх, ты…
ПЁТР ПЕТРОВИЧ. Эх, я, да. Такой вот. С топором за вами бегал. На иглу посадил. Такой вот. Жизнь вам обоим испортил. Такой я.
ЛЮДМИЛА ИВАНОВНА. Эх, ты.