Высокий блестящий лоб пол совершенно черными волосами казался ему таким умным и чистым, в серьезных глазах его Свен то и дело видел тонкую дружескую улыбку. Голос его и привычка покачиваться казались Свену такими спокойными и достойными. Он никогда не раздражался, не возвышал голоса и не бил учеников.
Когда он произносил свое грозное "вимсс..." это действовало на учеников гораздо больше, чем насмешки и пощечины Свеннингсена или длинные нотации Бугге.
Но важнее всего было то, что перед ректором все мальчики были равны; у него не было улыбок и взглядов для первых учеников. "Вимсс" было одинаково страшно, как для Симона Сельмера, так и для маленького Серена Серенсена, величайшего глупца в классе, который никогда не покидал последней скамьи, и которого, бог весть почему, прозвали Мандрабером, то-есть душегубом.
Прежде Свену Бидевинду всегда казалось, что суровый ректор похож на картинку герцога Альбы [Альба -- жестокий угнетатель народа] в одной из книг, которыми он зачитывался дома. Теперь, чем больше Свен смотрел на него, особенно в то время, когда он повторял классу пройденные отделы истории, Альба все больше и больше исчезал из его мысли, и наместо его постепенно появлялся Наполеон.
В самой глубине души Бидевинда постоянно таилось предчувствие, что в один день, ужасный день, над его грешной душой разразится гроза. Оглядываясь на свою гимназическую жизнь с самого ее начала, он не видел в ней ничего, кроме упущений, небрежности и путаницы. Он ничего не знал вполне, он ускользнул от всего, что было возможно, своим удачным отгадыванием. Так шло из месяца в месяц, из года в год.
Он чувствовал, что висит над пропастью, что настанет день расчета, и что этот расчет будет ужасен.
Свен всегда старался прогнать эти мысли. Когда они приходили ему в голову, где бы то ни было, в гимназии или дома, Свен содрогался. Страх его перед этим днем был безграничен; Свен чувствовал себя совершенно беспомощным.
С тех пор, как он "открыл" настоящего ректора, он увидел в нем свой якорь спасения. Он понял, что когда все будет кончено, когда откроются его грехи, вызовут отца в гимназию и расскажут ему обо всем, тогда, может быть, ректор не покинет его. Ему, конечно, будет и стыдно, и страшно, его накажут, но не убьют. Не выключат из гимназии, не махнут на него рукой и не отправят в море, словом, не поступят с ним так, как с мальчиком, который не может исправиться.
И вместе с тем этот день суда стал казаться Свену более реальным и более близким. Всякий раз во время урока истории эта мысль овладевала Свеном, бросала его в пот и жар и заставляла фантазировать, как дело произойдет. И он не сводил глаз с ректора.
Он начал серьезно учить уроки истории, и ректор был доволен им. Он не подозревал, какие мысли роились у этого мальчика в голове, постоянно наклоненной на один бок; Свен своим чудным боковым взглядом с обожанием смотрел на на него, видя в нем свое единственное спасение.
Другим звеном, связавшим Свена с гимназией, был, как уже сказано, Антон Бех.
С того самого дня, когда адъюнкт Свеннингеен прочел перед всем классом стихи Бидевинда, между Свеном и Антоном Бехом установилась тесная дружба... Сначала робкая и молчаливая, потом горячая и откровенная.
III
Письмо
"9-го апреля. Свен забыл сделать задачи, заданные на сегодня. Ланге".
"16-го апреля. Свен сегодня не принес домашних задач. Ланге".
"23-го апреля. Сегодняшние задачи Свена сделаны в высшей степени грязно и небрежно. Л."
"30-го апреля. Свен оставлен в гимназии на час, чтобы переделать задачи. Л."
Вот что было написано на широких полях балльника Свена Бидевинда за апрель месяц.
Отцу каждый раз приходилось ставить это Свену на вид, а мать все более и более опечаливалась.
Наконец, он и за порядок стал получать 4...
Свен один сидел в пустом классе. Внизу в коридоре пробило половина третьего. По опустелому гимназическому дому разнесся глухой печальный гул.
Свен был опять оставлен. Кандидат Ланге разобрал с ним все три задачи, объяснил каждое действие. Свену показалось, что он все запомнил, но...
В длинном коридоре вдруг послышались чьи-то шаги, и в класс вошел ректор.
Он шел из своей квартиры в другой флигель гимназического здания. Он был одет в домашний, довольно грязный и некрасивый сюртук, которого Свен никогда не видел на нем. Ректор в гимназии всегда был одет с иголочки. От него пахло жареной бараниной, и в руках была зубочистка.
-- Ну. что, задачи готовы, Свен?
-- Нет.
-- Ты сделал только это? Половину первой задачи?! Что же ты делал все время?