Выбрать главу

Геннадий Долбин

Сказки

Одна игла

Было у матушки четыре дочки. Все умницы-разумницы, рукодельницы-затейницы, красавицы одна другой краше, но каждая – на свой лад. Первая – синеглазая, улыбалась редко, но строгая и справедливая была. Бывало, случись спор какой али забота трудная, так все рассудит честь по чести. Вроде и строг суд, а не обидно никому. Потому как – по совести. Вторая – голубоглазая, смешливая. Вечно болтала и хохотала без умолку. А уж непоседа-то! За кучу дел враз возьмется, а справиться со всем не может – одной-то не под силу, хорошо – сестры помогали во всем. Третья – зеленоглазая, волосы – чистый лен, а уж как песню затянет – всяк заслушается. И на сердце тепло и светло делается. Четвертая – кареглазая, волосы рыжие, словно пламя, ей бы радоваться, ан-нет – все грустит-печалится, а порой и заплачет горько, безутешно. Сестры ее утешают, а она все плачет и плачет, словно горе у нее. Иной раз улыбнется сквозь слезы и опять грустит-печалится.

Вот выросли дочки. Им бы замуж пора. А жениха такого, чтобы сердечко к нему тянулось – нет на примете. Так и живут – незамужницами. То один посватается, то второй, а дочки всем от ворот поворот дают. Матушка печалится: как же – годы-то идут, внучат бы понянчить да на руках покачать, пока сила в руках есть, пока старость не согнула спину, не выбелила волосы. Да куда там! Не люб да не люб. Вот и весь сказ.

– Неужель совсем на примете не держите никого? – спрашивает матушка.

– Отчего же, есть жених у меня, – молвила в ответ синеглазая дочь.

– Да и у нас есть, – остальные дочки отвечают.

– Так пусть сватов засылают!

На том и порешили.

Настал день субботний. В горнице светло, чисто. В печи – огонь, на столе, на скатерти узорной, яства горой. Ждут женихов сестры. Вот отворяется дверь, и на пороге жених – красавец писаный: высок, румян, лицом пригож, взор соколиный.

– Вот он, жених мой, матушка! – обрадовалась синеглазая дочь.

– Как же так! Мой ведь жених это! – воскликнула голубоглазая.

– Нет, мой! – возмутилась зеленоглазая.

– Нет, мой… – молвила кареглазая дочь, заливаясь слезами горючими.

Небывалое дело! Жених-то один, а невест – четыре.

– Сказывай, гость долгожданный. Поглумиться пришел али свататься? – спрашивает матушка.

– Свататься, – отвечает жених.

– Четыре дочери у меня. Все красавицы да умницы! К которой из них сватаешься?

Загрустил жених, посмурнел лицом. Молчит, взор соколиный в пол опустил.

Непрост выбор-то, ох не прост! Сердце-то трепещет, будто пичужка в силках, на волю просится.

– Равно любы мне все четверо, – молвит жених.

– Виданное ли дело, четырех зараз сватать! – сердится матушка.

И хочется ей прогнать взашей жениха непутевого, а внучков понянчить пуще того хочется.

– Мне-то, матери, они словно пальцы на руке: какой не кусни – равно больно. Ну да помогу я тебе. Дочери мои – рукодельницы, шить-вышивать мастерицы. Хоть и одна игла-то на всех, но вышьют они по платку узорному, и чья работа краше тебе покажется, ту и замуж возьмешь.

Сказано – сделано.

Села синеглазка вышивать. Дивится жених: по черному полю серебряной нитью затейливый узор идет, жемчуга в серебре так и горят! Красота неземная, несказанная!

А тут голубоглазка за вышивку принялась. Так и мечется игла – стежок за стежком, а из-под иглы узор уж проступает – звонкий, смешливый, как и сама рукодельница. И столько в нем тепла, столько света!

Взялась за иглу зеленоглазка, и потек узор изумрудный, певучий, а по зелени – цветы: васильковые, лазоревые, алые, розовые. Глаз не оторвать от дива такого!

Четвертая дочь принялась платок свой вышивать. Золотой узор, багряные завитки да по синему фону… Мудрено выбрать-то! Красота-то небывалая!

Рассердились сестры, рассорились. Друг на дружку не глядят, отворачиваются. Ни одна другой ни в чем уступить не желает.

Так и осталась матушка без внучат желанных. Спорят дочери, чье шитье лучше, остановиться не могут. По три месяца в году каждая из сестер новый платок вышивает краше прежнего, прежде чем передать иглу сестрице своей. А жених ветром от одной к другой мечется – не знает, которую выбрать…

КОНЕЦ

Каменный ключ

Есть у меня сказка одна про жизнь, да про смерть, да про каменный ключ. Слыхал, нет? Сказки любишь? Ну, тогда слушай…

Далеко-далеко на западе, где горы подпирают вершинами небесную твердь, жил один король… Хотя почему, собственно, один? Вовсе не один он жил: и дворец у него был, и слуги, и богатые земли с крестьянами. Феодал – словом. Однако ж запомнил люд его как самодержца свирепого, своевольного. И войны воевал король этот не раз. И всегда с победой домой возвращался. С добычей богатой. И вот, воротившись с очередной войны, король учинил пир во дворце своем. На пиру, как водится, принял лишнего. И думает: «Уж сколь силен и могуч я, сколь непобедим, что ни один враг меня в бою не одолел, а лишний кубок вина – с ног валит! А пойду-ка я, пожалуй, спать после трудов-то ратных». Поднялся король из-за стола, окинул взглядом суровым баронов своих. Да так, что у тех кусок поперек горла встал. И, сказав «Пейте и гуляйте во славу мою!», удалился в свои покои.

Уснул король, и снится ему сон, будто пошел он войной на дерзкого соседа. А как было не пойти? Ведь неправедной торговлей с иноверцами богатеет сосед день ото дня, а дань не платит. Ну не дерзость ли? И вот уж войско соседа разбито, а сам сосед словно заяц стрекача задал. Но знает король, что от его вороного скакуна еще никто не уходил. И верно – догнал он врага своего, сверзил с коня на землю, меч верный к горлу приставил. Всматривается король в лицо врага и что же видит он? То не враг ненавистный на земле простерт, а сам король, и его собственный меч, носитель славы предков, ему лютой смертью грозит.

Проснулся король. Капли хладного пота со лба утерев, кликнул слугу преданного и отдал приказ:

– Сей же час позвать мудрецов да толкователей снов, ибо сон видел я и знать желаю, что сей сон означает.

Двенадцать мудрецов явились к королю. Поведал король им свой сон. Разводят старцы руками, бородами словно козлища трясут, а сна разгадать не могут.

Разгневался король, велит мудрецам головы рубить: «Не мудрец тот, кто сна растолковать не способен!»

Тут выходит вперед один из старцев и говорит:

– Не боюсь я смерти, владыка – за одним столом со смертью сидел, пил-ел, разговоры разговаривал…

– Что за вздор ты несешь! – возмутился король. – Где ж видано, чтобы с самой Смертью за столом сидеть, да разговоры вести?

– Не осмелился бы я лгать государю своему, – сказал мудрец. – Смерть – моя крестная мать.

Властным жестом руки отослал король всех прочь, повелел лишь старцу остаться.

И поведал мудрец королю историю свою. Послушаем же ее и мы.

Рассказ мудреца

Давно, государь это было. Отец сказывал. Матушка моя родила меня в глухую полночь. И, как заведено в роду нашем, после рождения младенца отец непременно выйти был должен из дома и первого встречного упросить стать новорожденному крестным отцом или крестной матерью. Обычай сей соблюдался свято, ибо иначе неисчислимые беды становились уделом ребенка. Вышел отец за порог, не чая кого-нибудь встретить порою ночной. Думал, что будет бродить до утра он в поисках тщетных. Но вдруг, с удивленьем встретил отец мой женщину в черных одеждах, что шла навстречу ему.