искрится солнце. Просто глядеть невозможно, не сощурясь.
В такой хороший вечер мошники будут громоздиться по соснам и елям, на закрайках, а
не в глубине острова, как это случается в ненастье, в ветер.
Задолго до заката с шумом взлетает с земли и садится возле меня на сосну глухарь.
Хрюкнул. Видно, где-то вблизи дневал и «пешком» пришел сюда. Кося глазами, любуюсь
петухом. Меня ему не разглядеть меж стволов. Посидел-посидел мошник и занялся
«ужином»: срывает хвою и набивает ею свой зоб. Долго возился мошник, перепрыгивая с
ветки на ветку и выбирая пучки игл посочнее.
Солнце уже скрылось за лесом, но ещё не зашло; сбоку от меня, на рыжей коре, всё выше
и выше тлеет в голубой дымке солнечный луч. А вслед за ним поднимается тень. Вот красная
полоска осталась лишь на маковках самых высоких сосен... Погасла... В стороне заката горит
заря. Тускнеют и её отблески...
Слетаются мошники. То ближе, то дальше раздается хлопанье крыльев
подсаживающихся на деревья глухарей. Один сел невдалеке и вытянулся на суку, напряженно
застыв, чтобы при малейшей тревоге пригнуться к ветке и с толчка нырнуть в полумрак.
Неожиданно слышится сухой треск, похожий на пистолетный выстрел. Так – с хлестким
ударом крыльев – садятся некоторые глухари. Ещё один с шумом мелькает в просветах
вершин. Сел. И сразу, как бы давая ему знать о себе, за моей спиной громко хрюкнул ранее
прилетевший. Откуда он взялся? Не было слышно его посадки, – значит, бесшумно
опустился.
Глухари перелетают с места на место. Некоторые, собираясь запеть, щелкают. Доносится
то одиночное «док», то вздвоенное «тэ-тэк... тэ-тэк» или «тэ-кэ», но всякий раз это
вступление к песне заканчивается... хрюканьем.
Смолкли. Да и пора, уже поздно.
Ночевать иду в конец острова. Буду коротать ночь у костра там, чтобы не тревожить
глухарей.
Крадучись по заснеженной ветоши, прохожу под сосной, где кормился хвоей мой
пернатый «сосед». Втянув шею и положив голову на выпяченный зоб, он по-куриному спит
на ветке, поджав ноги...
Перед рассветом, до пробуждения глухарей, стараясь не хрустеть, приближаюсь к
окраине тока.
Хорошо, что пораньше пришел. Проснувшись, птицы становятся очень осторожными, а
заподозрив опасность, не запоют.
Песня мошника не отличается звучностью. Приглушенные тона её неуловимо
растворяются в сумеречной тишине. Охотник, ещё незнакомый с этой песней, если она и
долетит до его слуха, пожалуй, не обратит на неё внимания. Опытный же, в тихую погоду и в
редком лесу, услышит точение – глухую трель – за триста-четыреста шагов. В ветер, в дождь,
в чаще, после восхода солнца, когда пробуждается разноголосый весенний хор пернатых,
слышимость, конечно, хуже...
Стою, слушаю и жду, поглядывая на восток... Светлеет. Иногда в сильный мороз глухари
запевают после восхода солнца. Но сейчас тепло. Вот-вот начнет игру какой-нибудь старый
петух. Молодые, первогодки, в раннюю пору весны прилетают скорее утром, чем с вечера, и
первые дни не поют, а только прислушиваются да изредка «крекают»...
Чу! Щелкают!..
Издали обычно долетает сначала точение. Приблизившись, различаешь и прелюдию –
пощелкиванье или тэканье. С этого момента и начинают подход «в песню». Ведь пока не
услышишь тэканья, не рассчитаешь – когда шагнуть.
Сейчас от мутной стены сосняка доносятся ко мне полные песни.
Близко играют мошники. Один – впереди, другой справа.
Решаю идти к переднему. Давая ему разыграться, пропускаю несколько песен, не сходя с
места.
Трудно изобразить звуками глухариную песню.
Часто, чтобы дать о ней хоть какое-нибудь представление и заранее потренировать
начинающего охотника, «учитель» постукивает пальцем по спичечному коробку – «щелкает»,
мол! И «ученик» стоит «наизготовке». Затем «тренер» палочкой быстро проводит по зубьям
рогового гребешка и объясняет: «Точит, подскакивай!». И «охотник»... прыгает по комнате.
Этот наглядный урок показывает, что при щелканье токовика нельзя двигаться, шагать к нему
следует только в момент точения.
Слушая глухаря, можно подобрать примерно такое звукоподражание: «Док!.. док!.. да-
ке!.. да-кэ!.. тэкэ!.. тэкэ!.. тэкэ-тэкэ-тэкэтэкэ-тэкэ... Динг!-вжги-чири-вжги-чири-вжги-чири-
вжги-чири-вжги-чирииить!».
«Док» – одиночное щелканье. Продолжается или долго (особенно в начале пения и когда
певец насторожен) или быстро сменяется сдвоенным «даке». Потом – частое «тэкэ» (по
существу, то же щелканье, но тоном выше и мягче), переходящее в слитное тэканье –
щелкоток. За ним следует главный удар «динг» – глоточный звук от быстрого втягивания в
горло языка. Это напоминает хлопанье пробки, мгновенно вынутой из бутылки. Главный
удар – первое звено глухой трели – неотрывно сливается с точением. Именно со звуком
«динг» у певца выключается слух до конца пения. В момент замирания её последнего звена –
«вжги-чирии-ить» – пропадает и глухота.
Замечательно, что в течение четырехсекундной трели глухарь не в состоянии ни прервать
её, ни вернуть свой слух. Грубо потревоженный после главного удара, петух на лету докончит
точение.
Вот и пойми тут причину глухоты! И почему это после главного удара певец не может
смолкнуть, не закончив точения?
Только незнанием этой особенности можно объяснить разговоры о том, что «глухарь
обманывает охотника, прерывая игру на любом её колене».
Дело обстоит проще. Мошник жарко играет, а горячий охотник, волнуясь, спешит к нему
и, не выждав, пока сплошной щелкоток перейдет в точение, торопится шагнуть. Глухарь
сразу же смолкает. Значит, в таком неожиданном перерыве виноват сам охотник. Не надо
забывать и того, что даже в том случае, когда шаги охотника «уложатся» в глухую трель,
напуганный молодой или не разыгравшийся старый глухарь поют с перебоями.
Иногда некоторое время раздается только односложное «док» или «тэк», и на этом всё
кончается. Собираясь запеть, мошник обязательно, хотя бы с промежутками, сдваивает «.тэк-
тэк». Помолчит, и опять слышно: «тэ-тэк». Разыгравшись, глухарь беспрерывно льет песню
за песней, начиная ее: «Тэ-кэ-тэ-кэ-тэкэтэкэтэкэ...» Прерванная игра глухаря, в зависимости
от причин и длины перерыва, вновь начинается со щелканья или тэ-канья...
Стою, значит, и слушаю мошника, поющего впереди меня. А кругом светает. Начинаю
подходить к птице. Ружье у меня за плечом, в руках... палка. Пока в воздухе струится «тэкэ»,
не шевелюсь. Но вот глухарь заточил, делаю два-три шага и на ходу намечаю место для
очередной стойки, чтобы, надежно опираясь на палку, скрытно ожидать следующей трели.
Случается, глухарь вдруг беспричинно смолкнет и «продержит» охотника в
неподвижности одну, пять, десять минут, а то и больше. Попробуй тут устоять! Стоишь-
стоишь, нога затечет в неудобной позе, а переставить её нельзя, раз глухарь молчит. Не
выдержишь, зашатаешься или хрустнешь откуда-то взявшейся хворостинкой – вот и прощай
охота! С палкой в руках – другое дело. Тут сколько угодно выждешь, особенно если
остановишься с уменьем.
Много ли шагов можно сделать под песню?
Затемно и при удобном подходе опытные охотники продвигаются на три-четыре шага. В
ломняке, воде, по ледяной корке – ограничиваешься одним-двумя шагами. Глухая трель
длится примерно четыре секунды; поэтому, идя по непрочному насту или сухому валежнику,
с последним шагом надо сразу же проламывать ногами неустойчивую опору, чтобы стать на
твердую почву.
Сейчас, скрадывая переднего петуха, мне не пришлось прибегать к этому приему, – идти