Керри Гринвуд
Снежный блюз
Посвящается моим маме и папе
Глава первая
Пойдет, как пышность пены морской…
туда, откуда возврата нет.[1]
Французское окно разбилось вдребезги. Гости вскрикнули.
Среди общих возгласов выделялся пронзительный визг мадам Сен-Клер, жены посла:
– Ciel! Mes bijoux![2]
Фрина Фишер молча нащупывала в сумочке зажигалку. До сих пор вечер был скучным. После усердных приготовлений к тому, что считалось главным светским событием года, ужин стал шедевром кулинарного искусства, но разговоры за столом велись слишком однообразные. Фрину усадили между отставным полковником из Индии и любителем игры в крикет. Полковник ограничился несколькими уместными замечаниями по поводу угощения, Бобби же мог без устали перечислять счет каждого матча, сыгранного в графстве в течение двух лет, – и с удовольствием занимался этим. Потом погас свет, и оконное стекло разбилось вдребезги. «Что бы ни прервало череду матчей в Кантри-хауз, все сгодится», – подумала Фрина и наконец нашла зажигалку.
Сцена, которую выхватил трепещущий огонь зажигалки, была довольно сумбурной. Девушки, имеющие обыкновение визжать, визжали. Отец Фрины вопил на мать. И это тоже было нормально. Несколько джентльменов зажгли спички, один из них позвонил в колокольчик. Фрина пробралась к выходу, выскользнула в переднюю к распахнутой настежь двери распределителя электричества и опустила переключатель с надписью «главный». Свет, заливший комнаты, привел в чувство всех, кроме разве что тех, кто слишком перебрал джина. А мадам Сен-Клер трагически обхватила шею руками, обнаружив, что ее бриллиантовое колье, в котором, как говорили, было несколько камней из ожерелья русской царицы, исчезло. И вопль супруги посла превзошел все предыдущие попытки.
Бобби, на удивление быстро разобравшийся в ситуации, воскликнул:
– Черт возьми, ее обокрали!
Фрина сбежала от шума на улицу осмотреть землю под разбитым окном.
Из помещения до нее донесся голос Бобби, который сказал простодушным тоном:
– Похоже, он разбил эту старую стекляшку, заскочил внутрь и урвал добычу! Здорово, а?
Фрина сжала зубы. Она наткнулась носком туфельки на мяч и подняла его с земли. Крикетный мяч. Под туфлями захрустели осколки – в основном они лежали со стороны улицы. Фрина поймала мальчишку – помощника садовника – и приказала ему принести в гостиную лестницу.
Вернувшись к остальным, она отвела в сторону отца.
– Не мешай, дочка. Мне придется всех обыскать. Что подумает герцог?
– Отец, если вам удастся отделить от толпы юного Бобби, я помогу вам избавиться от затруднений, – шепнула она.
Отец Фрины, и без того всегда красный, теперь стал пунцовым, как спелая слива.
– Что ты хочешь сказать? Он из хорошей семьи, потомок Вильгельма Завоевателя.
– Не совершайте глупостей, папа. Говорю вам, это его рук дело, и, если вы не вытащите его сюда незаметно, герцог будет очень недоволен. Вызовите его и надоедливого полковника. Он будет свидетелем.
Отец Фрины сделал все так, как ему сказали, и вскоре появился в карточной комнате в сопровождении полковника; молодой человек оказался зажатым между двумя джентльменами.
– Послушайте, в чем дело? – возмущался Бобби. Фрина не отрывала от него взгляд своих блестящих глаз.
– Вы разбили окно, Бобби, и стащили ожерелье. Признаетесь сами или мне рассказать, как вы это сделали?
– Не знаю, о чем вы, – выпалил юноша и побледнел, когда Фрина предъявила присутствующим мяч.
– Я нашла это на улице. Там же лежит большая часть осколков. Вы выключили свет и запустили мячом в окно, что и стало причиной эффектного грохота. А потом присвоили ожерелье мадам Сен-Клер, чья шея, надо признать, излишне богато украшена.
Молодой человек улыбнулся. Он был высокого роста, с вьющимися каштановыми волосами и глубокими карими глазами, как у джерсийской коровы. Он обладал определенным очарованием и пытался им воспользоваться, но Фрину было ничем не пронять. Бобби развел руками:
– Если бы я его присвоил, оно было бы у меня. Обыщите меня, – предложил он. – Я бы все равно не успел его спрятать.
– Не беспокойтесь, – отрезала Фрина. – Пойдемте в гостиную.
Все послушно последовали за ней. Помощник садовника уже установил лестницу-стремянку. Бесстрашно взобравшись по ней (и, как потом сообщила ей мать, продемонстрировав всей компании свои подвязки со стразами), Фрина подцепила и сняла что-то с люстры. Без происшествий она спустилась вниз и протянула то, что достала сверху, мадам Сен-Клер, переставшей плакать так внезапно, будто кто-то перекрыл находящийся у нее внутри кран.
– Это ваше? – спросила Фрина.
Бобби едва слышно застонал и отступил в карточную комнату.
– Боже мой, какое искусное расследование! – с восторгом отозвался полковник, когда опозоренный Бобби был отпущен. – Вы очень умная молодая дама. Мое почтение! Не согласитесь ли вы завтра навестить нас с супругой? По одному частному делу. Вы – именно та девушка, которую мы ищем, клянусь вам.
Полковник был слишком надежно женат и отягощен чинами и наградами, чтобы представлять собой какую-то угрозу для добродетели Фрины (или того, что от нее осталось), и девушка согласилась. На следующий день она появилась в загородном поместье Мандалай в тот час, когда англичане обычно пьют чай.
– Мисс Фишер! – бросилась к ней жена полковника, женщина, обычно не склонная к бурным проявлениям чувств. – Входите же! Полковник рассказал мне, как ловко вы поймали того молодого человека. Я никогда ему не доверяла, он чем-то напоминал мне одного из младших офицеров в Пенджабе, который присвоил деньги на довольствие…
Фрину проводили в гостиную. Подобные почести были явно не по заслугам, и это вызвало в ней внезапные подозрения. В последний раз она наблюдала такой безумный восторг по поводу собственной персоны, когда одно местное семейство думало, что им удастся сбыть с рук отвратительного сынка-дармоеда, и только потому, что она переспала с ним пару раз. Сцена, во время которой она отказалась выйти за него замуж, напоминала раннюю викторианскую мелодраму. Фрина испугалась, что становится слишком циничной.
Она села за столик из черного дерева и выпила чашку очень хорошего чая. Комната была до отказа забита медными статуэтками индийских богов, резными инкрустированными шкатулками и дорогими гобеленами. Фрина отвела взгляд от одаренной пышными формами богини Кали,[3] танцующей на мертвых мужских телах и держащей по грозди отсеченных голов в каждой черной руке, и постаралась сконцентрироваться.
– Все дело в нашей дочери Лидии, – сказал полковник без лишних предисловий. – Мы о ней беспокоимся. Видите ли, в Париже она попала в странную компанию и вела там довольно беспорядочную жизнь. Но она хорошая девушка, просто ей все это вскружило голову, и когда она вышла замуж за одного австралийца, мы думали, что лучше сложиться и не могло. Кажется, она была всем довольна, но когда приехала навестить нас в прошлом году, мы увидели, что она необычайно худа и бледна. Вы, молодые дамы, теперь все такие, да? Но все-таки, кожа да кости – это к добру не приведет… э-э… гм… – прервался полковник под сорокавольтным испепеляющим взглядом жены и тут же потерял нить разговора. – Э-э, ах, да… первые три недели все было совершенно замечательно, потом она на некоторое время уехала в Париж и, когда мы провожали ее в Мельбурн, радовалась как дитя. Затем, как только вернулась, она снова заболела. И вот что интересно, мисс Фишер: она уехала лечиться на какой-то курорт и выздоровела там, но как только вернулась домой к мужу – заболела опять. И я думаю…
– Я абсолютно согласна, – с видом пророка произнесла госпожа Харпер. – Происходит какая-то чертовски странная штука, простите, милая, и нам нужна надежная девушка, которая сможет во всем этом разобраться.
1
Стивенс, Уоллес (1879–1955) – американский поэт. (
3
Богиня Кали – в индуизме: олицетворение созидательных и разрушительных сил природы, жена бога Шивы и его женская ипостась.