От имени тех, кто уже имеет опыт милицейской службы, выскажу пожелание молодым солдатам порядка:
— Учитесь, дерзайте, перенимайте опыт старших, отдавайте все силы делу борьбы за социалистический правопорядок.
И. Чернов,
подполковник милиции
В. Таранченков,
лейтенант милиции
ЧЕРЕЗ ГОДЫ, ЧЕРЕЗ РАССТОЯНИЯ…
Годы Великой Отечественной войны связали между собой многих людей отношениями боевого братства, дружбы, сердечной человеческой благодарности, не менее прочными и сильными, чем родственные связи. Товарищ вытащил тебя, раненого, из гущи боя, спас, рискуя своей жизнью… Семья крестьянина под угрозой расстрела спрятала попавшего в окружение красноармейца… Мальчик укрыл пленного, помог ему бежать к своим…
Обстоятельства и время нарушили эти связи. Но через годы и десятилетия проносит уже стареющий ветеран мечту обнять боевого друга, поблагодарить своих спасителей. И тем, кто спас человека, хочется узнать его судьбу, вместе с ним вспомнить давние грозовые годы и все пережитое вместе.
У нас нет розыскного бюллетеня, какой выпускался после войны в некоторых странах, у нас нет специальной организации, занимающейся подобными розысками, а на огромной территории нашей советской земли найти человека нелегко. И добрыми волшебниками в этом тяжелом деле становятся работники нашей милиции. Сколько кропотливой долгой работы порой приходится выполнить им, проводя такие розыски. Без искреннего сочувствия к людям, без участливого желания принести им радость и счастье долгожданной встречи, словом, без щедрого человеческого сердца вести такие розыски было бы невозможно.
На рассвете 18 октября 1941 года до ста пятидесяти вражеских танков и не меньше полка мотопехоты начали наступление на поселок Осташево под Волоколамском.
Весь день шел жестокий бой. Только на следующие сутки врагу удалось ворваться в поселок…
Две ночи провел красноармеец Макар Докучаев в лесу над речкой Рузой. Спал, стоя по колено в снегу, прислонившись к дереву. Два дня бродил вокруг Осташева, надеясь выбраться к своим частям. Дела солдата были плохи: еще в перовую ночевку обморозил он руки и лицо, потом провалился в полынью. Ноги в лед обуты, а не в валенки.
Из трех домиков, стоявших на отшибе, Докучаев выбрал средний. Черными, негнущимися пальцами поскреб в стекло:
— Пустите, свой я, красноармеец, из окружения иду.
Сквозь иней заметил, как испуганно прижалось к окну женское лицо. На крылечко выскочил парень лет семнадцати в наспех накинутой телогрейке.
Облако ворвалось в сени вслед за Докучаевым, и он поначалу не разглядел хозяев. А те бросились к нему, раздели, разули, вымыли.
— Как звать, солдат, откуда? — пожилая женщина, чуть не плача, смотрела на Макара.
— Не повезло нам, мать. Уж и не знаю, кто из наших в живых остался. Эх, нам бы людей да техники побольше, танков бы… А до Москвы, верно говорят, недалеко?
— Недалеко, недалеко, — бормотал сердито хозяйкин сын, тот, что с крыльца привел. — Чего спрашивать-то? Ишь куда гадов допустили.
— Ты, Тихон, не ругай его. Разве он виноват? — мягко, не по возрасту рассудительно сказала меньшая девочка.
— Прячь скорей автомат, одежду. Ну как немцы нагрянут.
День минул спокойно. Но за околицей уже гудели моторы, слышались крики.
— Если придут, — поучала Анна Ефимовна детей, — говорите, что наш родной, обгорел, мол, когда детишек из горящего дома вытаскивал.
Едва забрезжило, застучали в дверь тяжелые сапоги:
— Матка, яйки, млеко! Немцы шумно ввалились в избу.
— Рус зольдат?
— Что вы, что вы! — скороговоркой объясняла Анна Ефимовна. — Он детишек спасал, не троньте его!
Фашисты стащили с Докучаева одеяло, заставили снять белье. Они искали солдатские метки. Не найдя ничего подозрительного и набрав из печи съестного, да прихватив добротную шубу, немцы ушли. Концовы привели в порядок избу, уложили в постель своего солдата.
— Тихон, — подозвал Докучаев мальчика, — может, мне уйти? Убьют ведь вас, если дознаются.
Вскоре наведался и полицай из местных, подозрительно покосился на Макара.
Ночью Концовы отвели Докучаева в другой дом, за лесочком. Жила там старшая дочь Анны Ефимовны, Анна, с мужем и детьми. Здесь советский солдат нашел заботу и тепло.
В тревоге прошел месяц. С Макара сняли бинты; он повеселел, почувствовал силу. Тихон приносил радостные вести — фашисты удирают, Волоколамск освобожден.
16 января ранним утром в Осташево пришла наша разведка, чуть позже вступили передовые части. Макар Докучаев стоял на крыльце, поправлял шинель, ушанку, поглаживал только что смазанный автомат. Искал своих. И нашел.
— Товарищ Гусев! Товарищ Гусев! Это же я — Докучаев!
Старший политрук обернулся, внимательно пригляделся, крикнул изумленно:
— Докучаев! Ты? Живой? А мы жене сообщили — пропал без вести. Давай в штаб скорее. Наступаем. Гоним немцев от Москвы. Дождались, понимаешь, дождались!
Вскинул Докучаев вещмешок, побежал догонять роту. Только и успел своим спасителям рукой махнуть.
…Этого дня они ждали десятилетия. Ждали Мария Максимовна и Анна Максимовна Концовы. Анна Ефимовна не дожила, на фронте погиб боевой парнишка Тихон.
А как торопил время Макар Федорович Докучаев! Сколько он писал, сколько искал! И все напрасно. В 1942-м из Осташева сообщили — выехали; через несколько лет пришел ответ — не проживают. В 1965 году снова написал председателю сельсовета — не ответили. Не смогла помочь и газета «Известия».
Солдат искал своих спасителей. Обидно ему было. Скольким обязан, а как отблагодарить людей? Где они? А Концовы решили: погиб их солдат, иначе откликнулся бы.
Когда Докучаев писал в волоколамскую милицию, надежды особой на запрос не возлагал. И вдруг в Челябинск пришло письмо. Всего три строчки:
«Концова-Молчанова М. М. проживает в гор. Лыткарино, Коммунистическая, 18. Начальник Волоколамского отдела внутренних дел полковник милиции М. Рыженков».
Что испытал солдат, прошедший от Москвы до Германии, трудно передать словами. Но чувство признательности добрым людям никогда не покидало его.
…Михаил Николаевич Рыженков оторвался от дел — навстречу шел пожилой седой человек и протягивал руку:
— Спасибо, товарищ полковник. От меня, от детей моих.
Робко вышел из-за спины и восьмиклассник Саша:
— Спасибо…
Отец и сын остановились на опушке леса. Сосны сбегали к самой Рузе, неузнаваемой, полноводной.
— Смотри, сынок. Отсюда поднялся я на берег. Прошел по тропке к избушке. Столько лет прошло. Но разве можно такое забыть?
Там, где на пепелище старого концовского дома поднялись молодые березки, стояли Мария Максимовна и Анна Максимовна. Женщины платками смахивали слезы…
Встречи, встречи… Через двадцать пять лет, через тридцать. С той поры, как гремели залпы войны, с надеждой ждут люди этих встреч. Сколько времени прошло! А все ищут, ищут друг друга родные и знакомые. Ищет Красный Крест, Всесоюзное радио, милиция.
Мы видим слезы радости. Мы удивляемся, восхищаемся. А где-то в скромном паспортном столе отделения милиции изо дня в день в ответ на запросы получают из разных концов страны листочки со штампами адресных бюро.
Документ к документу полнится папка. Уже включена настольная лампа, а перед инспектором еще немалая стопка конвертов. А где-то к полуночи заказан телефонный разговор с далеким городом.
— Люберцы, Люберцы! Макеевка слушает.