Алистер Маклин
Сувенир, или Кукла на цепочке
Глава 1
— Через несколько минут наш самолет произведет посадку в Амстердаме, в аэропорту Скипхол! — У голландской стюардессы — звучный, хорошо поставленный голос, такой можно услышать на любой из десятка европейских авиалиний.
— Пожалуйста, пристегните ремни и погасите сигареты. Надеюсь, полет доставил вам удовольствие. Мы уверены, что пребывание в Амстердаме будет приятным для вас.
Во время полета я успел немного поболтать с ней. Очаровательная девушка, только, на мой взгляд, смотрит на жизнь с неоправданным оптимизмом. Например, сейчас я не был согласен с ней по двум пунктам: во-первых, полет не доставил мне никакого удовольствия, во-вторых, от пребывания в Амстердаме я не ждал ничего приятного. Уже два года я не испытываю от полетов особого удовольствия — с того дня, когда моторы ДС-8 отказали, едва он поднялся в воздух. Тогда я сделал два открытия: первое — лишенный энергии реактивный самолёт обладает планирующими свойствами бетонной балки, и второе — пластическая операция длится очень долго, очень болезненна, и иногда не очень успешна. Не говоря уж о ее стоимости. Я не тешил себя надеждами и насчет моего визита в Амстердам, допуская даже, что это, возможно, самый красивый и дружелюбный город в мире. Просто сам характер моих деловых поездок за границу исключает возможность приятного времяпрепровождения.
Когда огромный КЛМ-ДС-8, я не суеверен, любой самолет может упасть с неба, стал терять высоту, я обвел взглядом его многолюдный салон. Мне показалось, что основная масса пассажиров разделяла мое убеждение в том, что летать самолетом — явное безумие. Те, кто не впился ногтями в фирменную обивку кресел, либо сидели откинувшись, с деланным равнодушием, либо старались вести непринужденную беседу с радостным воодушевлением храбрецов, встречающих надвигающуюся смерть саркастическими замечаниями с улыбкой на устах — в стиле тех, которые весело махали восхищенным толпам, в то время, как роковые колесницы подвозили их к гильотине. Короче, весьма характерная категория людей. Вполне законопослушные граждане. Определенно не злодеи. Просто заурядные, ничем не примечательные люди.
Впрочем, возможно, это и не справедливо. Имею в виду выражение «ничем не примечательные» — ведь для того, чтобы такая довольно унизительная характеристика была оправданной, должны существовать какие-то отправные точки для сравнения. И к несчастью для всех остальных пассажиров, на борту находились двое, рядом с которыми любой человек мог показаться заурядным существом.
Я посмотрел в их сторону. Они сидели в третьем ряду от меня через проход. Мой интерес к ним вряд ли привлек чье-либо внимание, поскольку большинство мужчин, занимавших места неподалеку, не отрываясь глазели на них с того момента, как мы покинули аэропорт Хитроу. Делать вид, будто они тебе абсолютно безразличны, было бы верным способом обратить на себя всеобщее внимание.
А это были просто две девушки, сидевшие рядышком. Конечно, двух девушек можно встретить где угодно, но вам пришлось бы, как говорится, лучшие годы своей жизни потратить на то, чтобы найти вторую такую пару. У одной — волосы вороново крыло, другая — сверкающая платиновая блондинка, на обеих — мини — или почти мини-платья, на темной — белоснежное, на блондинке — совершенно черное, и обе — насколько можно было увидеть — а посмотреть было на что! — обладали фигурами, наглядно демонстрирующими, какой огромный шаг вперед сделали избранные представители женской половины человечества со времен Венеры Милосской. А главное: обе были поразительно красивы, не той смазливой обезличенной красотой, которая берет призы на конкурсах, нет, совсем не такой — в них поражало некое тонкое изящество, черты лиц отличались чистотой и определенностью, а выражение безошибочно указывало на присутствие интеллекта. Такие лица останутся прекрасными и через двадцать лет, тогда как нынешние победительницы конкурсов к тому времени увянут и откажутся от всяких претензий на роли красавиц.
Блондинка улыбнулась мне дерзкой, но дружелюбной улыбкой. Я ответил совершенно бесстрастным взглядом, а так как хирургу, тренировавшемуся в пластических операциях — в том числе и на мне — не совсем удалось согласовать обе половинки моего лица, мое бесстрастное выражение совершенно не поощряет к общению. Тем не менее, блондинка мне улыбалась. Брюнетка локтем толкнула ее. Та, взглянув на нее, увидела, что она неодобрительно хмурится и, сделав гримаску, убрала улыбку. Я отвернулся.
До начала посадочной полосы оставалось не более 200 ярдов, и, чтобы отвлечься от мысли о том, что как только самолет коснется земли, тут же отломятся шасси, я откинулся на спинку кресла и, закрыв глаза, стал думать об этих девушках. Я обладаю массой недостатков, размышлял я, но никто не посмеет упрекнуть меня в пренебрежении некоторыми эстетическими аспектами при выборе себе помощников. Двадцатисемилетняя Мэгги, брюнетка, работала со мной более пяти лет. У нее светлый, правда, не блестящий ум, она методична и трудолюбива, рассудительна, надежна и почти никогда не ошибается — в нашем деле не бывает, чтобы человек хоть раз да не ошибся. Но еще важнее то обстоятельство, что мы с Мэгги симпатизируем друг другу, и уже давно, а это немаловажно в тех условиях, где даже минутная потеря взаимного доверия и опоры может привести к неприятным и даже непоправимым последствиям. С другой стороны, насколько я понимал, наша привязанность и дружба не были чрезмерными, что тоже могло бы оказаться губительным.
Белинда, двадцатидвухлетняя блондинка, парижанка, полуфранцуженка-полуангличанка, сейчас выполняла свое первое задание. Для меня она пока что была вещью в себе — не загадкой, а просто незнакомкой. Когда французская сыскная полиция прикомандировывает к вам одного из своих агентов, как в случае с Белиндой — его сопровождает всеобъемлющее досье, в котором не упущен ни один факт биографии, ни из прошлого, ни из настоящего. В плане личного опыта я понял, что Белинда не испытывала почтения — не говоря уже о благоговении — которое молодое поколение должно испытывать к старшим по возрасту и по профессии, то есть, в данном случае — ко мне. Правда, с другой стороны, она выглядела спокойной, находчивой и деловой, что вполне компенсировало любую сдержанность, с которой она относилась к своему руководителю.
До нашей поездки ни одна из девушек не бывала в Голландии, это обстоятельство и послужило главной причиной того, что именно они сопровождали меня. Кроме всего прочего, прелестные молодые девушки встречаются в нашей далеко не прелестной профессии гораздо реже, чем меховые шубы в Конго, и соответственно, есть почти полная гарантия, что они не привлекут внимания преступных элементов.
Наконец самолет коснулся земли, шасси выдержали и не рассыпались на кусочки, поэтому, открыв глаза, я стал размышлять о более насущных проблемах. Дюкло… Джимми Дюкло ждет меня в аэропорту Скипхол и должен сообщить мне нечто важное, не терпящее отлагательств. Настолько важное, что исключалась пересылка в зашифрованном виде по обычным каналам и настолько срочное, что нельзя было ждать содействия дипкурьера из нашего посольства в Гааге. Я не думал о том, что собирался сообщить мне Джимми Дюкло — все равно через пять минут я это узнаю. И я знал, что информация будет именно той, которая мне нужна — источники Дюкло были безупречны, а сама информация достоверна на все сто. Джимми Дюкло никогда не ошибался, по крайней мере в такого рода делах.
Лайнер замедлял ход, и я увидел, как сбоку, из-за главного корпуса выползает трап, готовясь принять пассажиров.
Я отстегнул ремни, поднялся, мельком взглянул на девушек и, ничем не выдавая нашего знакомства, направился к выходу, не дожидаясь полной остановки самолета — маневр, не одобряемый персоналом авиалиний, а в данном случае и пассажирами, всем своим видом подчеркивавшими, что я просто тупоголовый и грубый мужлан, не желающий считаться с остальным страдающим и соблюдающим очередь человечеством. Я игнорировал их взгляды. Я давно уже осознал, что на роду мне не написана большая популярность, и вполне с этим смирился.
Правда, стюардесса мне улыбнулась, но это не было вызвано ни моей внешностью, ни личными достоинствами. Люди улыбаются, если им внушают либо интерес, либо опасения, либо то и другое одновременно. Дело в том, что всякий раз, когда мне приходится летать — исключая полеты во время отпуска, что случается раз в пять лет — я вручаю стюардессе маленький запечатанный конвертик для, передачи пилоту, а тот, как и любой другой, стараясь произвести впечатление на хорошенькую девушку, доверительно сообщает ей содержание вложенной в конверт бумаги: стандартная песня насчет того, чтобы мне оказывалось всяческое содействие в любых обстоятельствах. Откровенно говоря, это почти никогда не оказывается необходимым — разве что обеспечивает безупречное и быстрое обслуживание во время завтрака, обеда и у стойки бара. Зато другая привилегия, которой пользовались все коллеги и я, была чрезвычайно полезной — свобода от таможенного досмотра, как у дипломатов. Как раз это было весьма кстати, ибо в моем багаже обычно находится пара отличных пистолетов, небольшой, но хорошо подобранный комплект хитроумных отмычек и еще кое-какие опасные штучки на которые иммиграционные ведомства развитых стран смотрят весьма неодобрительно. Никогда не беру с собой оружия в салон самолета, ибо, не говоря уже о том, что его случайно может заметить сосед по креслу и поднять никому не нужную тревогу, только сумасшедший будет стрелять в, герметичном салоне современного самолета. Это, кстати и объясняет поразительный успех угонщиков самолетов: взрыв в герметизированном пространстве обычно приводит к фатальным последствиям.