Но и воспоминания не оставляли его – жгли, взрывали хрупкое душевное равновесие, успевавшее за ночь, точно несмелым ледком, затянуть растравленные днём раны. Каждый день приносил с собой новые порции вроде незаметных раньше и поэтому неоценимых мелочей, деталей. "Ромка прав, – толкалась, билась в нём открывшаяся истина, – Данил действительно смотрел на меня, словно он..." Лучше не договаривать, лучше молчать. Мужчины о таком молчат.
Наступал следующий день, а Игорь всё думал и думал, вспоминал, будто специально растравляя себя, выковыривал из неведомых закоулков памяти все сказанные друг другу слова, жесты, улыбки, нечаянные касания. Нечаянные?
В первый день, после выздоровления, он встретил Данила у школы. Тот стоял, прислонившись к забору, тут же, у распахнутой калитки, будто бы специально поджидал его, боясь пропустить среди толпы спешащих на первый урок.
– Не подходи, – Игорь даже не посмотрел на него, когда говорил – прошёл мимо.
– Подожди, Горьчик... – Данил пробежал за ним несколько шагов и почти воткнулся в развернувшегося взбешённого парня.
– Как ты меня назвал? – Игорь всем телом подался к нему, словно хотел наброситься. – Ты что? Ох*уел совсем? Не смей! И не подходи ко мне больше! Ты мне противен!
Игорь не любил мат и пока ни разу не ругался этими диковинными для него словами, обозначавшими и описывающими (как он узнал в девять лет), всё, что связано с голыми мужскими и женскими телами. Ему ещё тогда, в детстве, это показалось смешным, и именно поэтому он ни разу не произносил таких несуразных с его точки зрения буквенных конструкций. Но сейчас, оно, это слово, вылетело само – он сам не заметил как.
Учебный год походил к концу. Игорь становился всё более замкнутым: он целиком сосредоточился на себе, своих чувствах. В школе его интересовало только одно – учёба. Ромка по-прежнему не обращал на него внимания, правда, заметив, что бывшие друзья-приятели перестали общаться, про себя ухмыльнулся, сделав соответствующий вывод. Данил при редких встречах, даже скорее столкновениях с Игорем в дверях кабинетов, на лестнице или в столовой старался поскорее исчезнуть – попросту сбежать. Он больше не смотрел на него так, как раньше. Он вообще избегал поднимать глаза на Игоря.
Но в школе было ещё терпимо – всё отвлекало. А вот дома... дома Игорю приходилось не сладко. Его родная ласковая змейка, потеряв хозяина, превратилась в злобную гадину, которая больно вгрызалась в него своими длинными ядовитыми зубами, рвала и отравляла: ему до физической боли не хватало... Данила. Игорь и сам не понимал, как получилось, что он так сильно привязался к нему. Как так произошло, что Данил, оказывается, так много значил для него? Разговор с Ромкой у спортзала словно открыл дорогу его чувствам: они вырвались на свободу, хлынули, сметая все его установки, весь здравый смысл, всю выдержку. Игорь хотел видеть его, разговаривать с ним, делать вместе уроки, сидя за одним столом и касаясь его ноги своей коленкой. Он хотел снова ехать вместе на дребезжащем заледенелом трамвае до самого дальнего, но особенно красивого парка на окраине; тогда им пришлось тесниться вдвоём на одном сиденье, – путь был неблизким. Слишком быстро доехали, слишком близко сидели, слишком тепло им было на том звенящем от мороза пластиковом кресле.
Вспомнилось огромное колесо аттракциона в парке (они решили отметить окончание десятого класса)... Когда открытая всем ветрам кабинка оторвалась от земли и закачалась, заставив их вцепиться в хлипкие перильца, стало понятно, что это не такая уж детская забава, как им казалось с земли. Через пару минут Игорю удалось справиться с собой, но на Данила было страшно смотреть: закушенная губа, остановившийся остекленевший взгляд, белое лицо. Его, обычно невозмутимого и бесстрашного, было не узнать: как маленький испуганный ребёнок он, от очередного резкого порыва ветра, снова качнувшего кабину, метнулся к Игорю, вцепился в него обеими руками, чуть не прижавшись к нему всем телом, воткнулся лбом в его плечо и замер, дрожа. "Чуть?.." – Игорь похолодел, на лбу выступил пот. Да он тогда просто обнял Данила, прижал его к себе. Они именно в таком положении и доехали до земли! "Значит, уже тогда... я только не замечал, что... что мы с ним стали..." Игорь закусил кулак. Он и дальше бы сжимал зубы, но болезненный хруст в костяшках пальцев отрезвил. "Если бы не Ромка, то когда бы я сам понял? И как только Данил смог так долго скрывать всё? Хватило же выдержки. А вот мне не хватает. Он так смотрел на меня..."
Игорь не понимал, что страшнее: то, что они, оказывается, уже давно касались друг друга совсем не как друзья или, что он сам лишил себя возможности делать это, или то, что его теперь ломало, выворачивало от невозможности быть с Данилом и снова дотронуться до него. Злобная ядовитая фурия, значительно выросшая в размере, снова и снова вгрызалась ему в живот – боль скручивала внутренности, затапливала грудь. Голова – под подушку, в рот – одеяло. Так не слышно даже самому себе, что ты плачешь. Он не мог без Данила.
Ночью гадюка превращалась в исполинского удава – обвивала его и душила. Игорь вскакивал, открытым ртом хватая воздух... Кошмар пройдёт, должен пройти, уговаривал он себя.
Прошло. Почти.
Жизнь... та, которая – правда
Дальше всё понеслось, как в бешено вращающейся карусели: сдача экзаменов, выпускной, подбор ВУЗов, подача заявлений и... неожиданная удача – отъезд на учёбу в Москву. Пара девушек с курса, чтобы доказать себе, а больше другим, отличная учёба, чтобы тоже доказать, но уже семье, перспективное место практики, сосватанное замдеканом кафедры. Потом, несмотря на уговоры того же замдекана – возвращение в свой город... чтобы опять доказать. Себе?
О Даниле он не думал. Запрещал себе думать. Было? Было, зачем себе врать. Но ведь он разобрался и понял, что – не его это, не для него. Не для мужчины. А значит, и думать не о чем. И если у него пока ни с кем не складывается, то по другой причине. Характеры, взгляды, – всё же должно совпасть, и потом, видно же, что не твой человек, так значит и пытаться не стоит. Но главное, сердце молчало, в груди ничего не отзывалось, ни к кому оно не рвалось навстречу так, как Данилу. Сравнивал с ним, вспоминал его, удивлялся, но... не думал. Всё кончено.
С работой по возвращению помог дядя Сёма; Игорь так и не стал звать его папой, не смог; с кем надо переговорил и направил. Подработку искал уже сам – нужны были деньги на собственную квартиру.
Катерина...
Они познакомились в магазине. Разгружая свою тележку с продуктами – он уже переложил всё купленное в пакет, – Игорь услышал, как плачет женщина. Она стояла, тяжело навалившись телом на стол с контрольными весами. Впрочем, скорее не услышал, а – догадался. Полная, рыжая и, судя по кольцу на пальце, замужем. То, как она стояла, как прятала глаза, умело скрывая слёзы, и пыталась взять себя в руки, – всё это показалось ему таким настоящим, что он, поборов себя, подошёл. (Игорь не имел привычки разговаривать с кем-либо на улице.) Оказалось – украли кошелёк. Вот только что, прямо в магазине и украли.
Игорь повёл её обратно к входу в торговый зал, предварительно оставив свои покупки в одной из ячеек камер хранения. В зале методично обошёл с ней все стеллажи и заполнил продуктами её тележку, оплатил на кассе, ни разу не подумав о возможности "развода" таким вот классическим способом – просто не сообразил, что такое возможно. Помогая ей загрузить продукты в видавшую виды девятку, они познакомились и обменялись телефонами. Он не совсем понял зачем, но отказать, когда она попросила его номер, первым продиктовав свой – не смог.