====== Ты очнись... ======
…Спит ночной лес, спит, не шелохнется. Не тревожат его обитатели лесные. Замерли величественные деревья, затихли, не смея даже тихим шелестом листвы беспокоить покой Хозяина, оцепенела трава на лужках, цветы полуночные не спешат открывать свои нежные лепестки… Притаились звери, попрятались, по норам-лежбищам укрылись, птицы умолкли, не поют напевно соловьи… Тихо в лесу. Тихо…
Небо тучами укрыто, не глядят приветливо звезды, не светит месяц ясный, солнышко позабыло путь в лесной край.
Ветер тоже спит, заснул до поры, не желает просыпаться.
Лишь туман не спит… Молча стелется в ночи, плотный, густой, не пропустит ни ложбинки, ни овражка, все укроет белым покровом. Да и что день, что ночь – все едино нынче… Нету солнца красного, чтобы хмарь разогнать, землю высушить.
Спит лес. Давно спит…
…Чуть луна проглянула сквозь тучи хмурые. Оглядела опасливо лес темный. Укрылась вновь покровом облачным, от земли отворачиваясь. Но вот кто-то кликнул её, так, как давно не звал, и решилась она, раздвинула тучи, на землю глянула. Радостно засияла на небосклоне, неярким светом озаряя края подлунные, впервые за долгие годы звезды заморгали, перемигиваясь.
Разбавили чуть туман лучи лунные, вытянулись тени, зашевелились. С каждым мигом тени все гуще, все ярче… В низинах собираются, оплетают каждый кустик, под каждой веточкой таятся, каждую травинку выделяют. Оживают тени лесные. Спустя столько лет оживает лес.
Чуть вздохнув, дунул ветер, собравшись с силами. Жалобно пискнула сонная мышь, забиваясь поглубже в нору, ухнул филин лениво, не спеша на охоту…
Ясные звезды, робея, смотрят с высоты, луна с улыбкой все плотнее кутается в набегающие облака, наряжаясь в белое кружево.
Не спят больше разбуженные тени. Маются, кружатся, перешептываются, стонут и плачут. Плачут так, что душа разрывается… И всё кругом кружат, под ноги стелются, за плечи обнимают, волосы переплетают, провожают, стерегут Хозяина лесного. Но Хозяину пробудившемуся нынче проводники-обережники ни к чему… Поздно сберегать… Прошло времечко, когда ему забота надобна была. Теперь ночь-матушка его укроет, солнце-батюшка защитит… Долго он спал, спал беспробудным сном, мертвым, холодным… Не один год прошел-пролетел без него… Всё весна зацветала, но так и не цвела, не для кого… Лето дождями хмурилось, выглядывая Хозяина сердечного… Не находило. Не встречал хозяин месяцы ясные, весну в танце не кружил, лету в ушки глупости не шептал, солнышку руки не целовал, отцу ясному не поклонился… Да и нет больше Хозяина лесного, озорного и доброго… Потухли глаза зеленые, кудри золотые выцвели, пеплом осыпались… Не плачет душа, молчит сердце… Другой нынче Хозяин у леса проснулся… Другой… Не веселый, не ласковый… Как вороново крыло, темны волосы, тьма глаза застит… Холодно сердце, закрыта душа, взгляд – как нож вострый… Не повторит он ошибки зеленоглазого, не пустит к себе никого. Доверчив был Лель, за то и поплатился, сердешный… Но помнит все Хозяин новый, о чем Лель позабыл… Он его обидчиков сам накажет.
Тень скользит в лесу, ни травинка не дрогнет, не обронится роса студеная, веточка не хрустнет… Тихо ступает Хозяин, чует цель, ведает, что недолго осталось.
Пора пришла… Время вышло ждать… Теперь – пора… Незавершенное завершить, долги собрать… Долги собрать, свое вернуть… Свое, родное, кровью выпестованное, слезами выпоенное… Обманом выманенное, хитростью отобранное, мороком задурманенное…
Быстро тень летит, не остановит никто… Скоро… Совсем скоро…
Тихий смех зло в ночи звучит…
Не остереглась, горделивая, не ушла от леса, в родных краях осталась. А и надо было бы бежать далеко, за море, бежать, не оглядываясь. Понадеялась на руку свою, металл острый, яд заморский… Глупица…
Снова ночь-полночь… Не спится князю светлому. Уже которую ночь не спится. И не помнит он, когда сон его покинул… Не помнит, когда спал вволюшку в последнее времечко… Поперву маялся, пытаясь сон пугливый поймать, ворочался, ненароком будил жену молодую… А теперь лишь дождется, как она уснет, и поднимается прочь из кровати супружеской, да всю ночь колобродит-шатается. Не поймет никак князь, в чем повинен он, отчего сон спокойный покинул его, отчего мысли морочные из головы не идут… Как разгадать, отчего душа стонет, плачет, кричит от горя? Отчего невмоготу счастье мирное в хоромах княжеских?… Тянет, тянет его прочь… Сглазил кто? Так ведуны-мудрецы не раз смотрели, не нашли порчи на нем… Здоров князь, как олень молодой… Но душа грустна, разрывается… Не найти им снадобья, чтоб маету вывести, тоску зеленую прогнать…
Ведь все хорошо. Не о чем тревожиться. Жив, здоров князь. Детки веселы, жена раскрасавица… Народ любимцем божьим кличет… Да и как не кликать-то? Ведь тогда, годков десять назад, после сечи с набежниками не нашли дружинники князя на поле ратном… Долго искали, но тщетно, отчаялись, распрощались, скрепя сердце… Но чудо невероятное случилось, смилостивились боги, переплели его тающую тропу с путь-дорогой ведуньи лесной, что выходила князя, из-за грани вернула, три года душу его сторожила, не давала к предкам отойти. Как вернулся князь к людям с ведуньей, так заполошились все, забегали. Ведь схоронили его, уже годика три как отпели, к предкам отправили… Дядя его княжил, хоть и против воли своей приняв долг. Но признали живым его, из-за грани вернувшегося. С легким сердцем дядя венец княжий передал законному владельцу.
После была свадьба пышная и веселая. А разве мог князь иначе отблагодарить целительницу, кроме как не женой назвав? Да и хороша была молодушка! Косы тяжелые, брови соболиные, глаза как синь высокая, щеки как нежный мак, стан тонкий руками обхватить можно. Тут и не глянул никто, что девица безродная, такой раскрасавице только княжьей женой и быть. Она и после свадьбы страждущим не отказывала, болезным помогала, людей от хворей лечила. А каких деток подарила князю! Сын – гордость и отрада, дочурка – ягодка разлюбимая…
…Все есть у князя, о чем только мечтать можно.
Отчего же не спит-полуночничает?
Отчего же чужими до сих пор кажутся женины объятия?
Откуда знает душа, что не ту обнимает? О ком мается, кого вспомнить не может? Али все морок неясный?
Но не люба жена, ох, не люба… Руки слишком мягкие, волосы пушистые, талия слишком тонкая, бедра чересчур округлые…
Отчего же не знает того, чьи волосы как вода гладки, стан как деревце молодое, гибкое и упругое… Что за сны глупые мучают его, где он к спине сильной в ночи прижимается… Отчего помнит руки крепкие, пальцы длинные, глаза зеленые, как трава по весне…
Отчего же это все только сон… Маетный сон, беспокойный.
Уж и не спит он вовсе, гонит сон прочь… А все едино… Теперь сны наяву видит.
Жена молчит, слова против не скажет… Да видит все, все подмечает, все запоминает. И как не подметить, ежели на ложе в забытьи не Ярушкой кличешь, нет, по-иному зовешь… Еще бы помнить поутру, кем звал. Молчит Ярга, в глаза нежно смотрит, улыбается ласково, по голове, как несмышленыша, гладит… Все прощает…
Десять лет минуло… Заматерел князь, не птенец юный, двадцатую весну встретивший, что на поле том проклятом пал… Плечи раздались, поступь твердая, глаз верный, борода густа… Шрамы украшают грудь, поджар и опасен, как кот степной… Уважают его друзья, боятся враги. Да и нет уже врагов-то… Нет желающих отправиться к праотцам. Опасаются недруги того, кто из-за грани пришел. Твердят: «Хранят его боги».
Только уверен князь – не хранят… Знать его не хотят, видеть в обители своей не желают… Оттого и обходит его смерть стороной… Да только других не сторонится… С каждым годом все более обильную жатву смертушка собирает…
Светлая заря небо тронула. Вздохнул князь, в опочивальню вернулся. Скоро жена проснется. Не к чему огорчаться ей, снова в тягости. Не виновна она в его дурости.