– Угрозы содержатся в письме, – заявил он.
Саймон почесал подбородок с видом искреннего удивления, который подействовал на Тила как добрая доза стрихнина.
– Быть может, я пристрастен, – заметил Святой, – по угроз в письме не вижу. Оно составлено в очень уважительном тоне, за исключением, возможно, некоторой фамильярности в конце, где благородный джентльмен назван просто по имени – Лео, но в наши дни это становится все более распространенным. Во всех других отношениях я считаю письмо образцом сдержанного, но трогательного красноречия. У меня имеется некая книга, и мне пришло в голову, что Лео может пожелать купить у меня ту ее часть, где упоминается его имя: вы ведь знаете, как любят рекламу политики. Поэтому я и предложил продать ему эту часть, что абсолютно законно – в этом я уверен.
– По заявлению мистера Фарвилла, – возразил Тил, – упомянутая вами часть книги представляет собой просто подборку клеветнических измышлений, и ничего более.
– У него, должно быть, совесть нечиста, – подняв брови, ответил Саймон. – Но посадить меня в тюрьму все равно нельзя. В моем письме даже и намеков не содержится. Попытайтесь найти там хоть одну угрозу, хоть одно оскорбительное слово, хоть одно сомнительное предложение. Письмо целиком, – скромно продолжал Саймон, – выдержано в самых лестных и даже хвалебных тонах. Ожидая получения чека от Лео до полуночи следующей субботы, я выразил уверенность, что я лишь предвосхитил его собственное естественное желание внести вклад в такое благородное дело. Быть может, Лео и не такой уж большой филантроп, как мне показалось, – с сожалением отметил Святой, – но я надеюсь, что в конце концов Господь его просветит. Однако я совершенно не вижу, Клод, какое вы имеете отношение ко всему этому.
Инспектор Тил набрал в грудь столько воздуха, что чуть не лопнул.
– Ах, не видите? – прорычал он.
– Действительно, не вижу, – ответил Святой. – Возможно, письмо попало к Лео в очень неудачный момент: ведь другие люди, получившие идентичные письма, вели себя совершенно иначе. Вот поглядите.
Он взял со столика какой-то листок и поднял на уровень глаз детектива, чтобы тот мог прочитать. Это был чек на Городской и Континентальный банк, выписанный в тот же день на сумму двести тысяч фунтов стерлингов.
– Сэр Баркли Эдингэм приехал ко мне в половине десятого и оставил вот этот чек – он очень торопился внести свою долю. Генерал-майор сэр Гумбольдт Куинн примчался в половине одиннадцатого – он немножко поворчал и поскандалил насчет цены и отбыл, пообещав подумать, но я уверен, что он в конце концов заплатит. Другие жертвователи объявятся в течение ближайшего дня-двух, и я могу спорить, что Лео тоже будет в их числе, как только немного поостынет. Вы бы, Клод, поговорили с ним еще разок, это может помочь наставить его на путь истинный.
– Не вам советовать мне, что делать, – запальчиво ответил Тил. Он так вытаращился на чек, который Святой сунул ему под нос, что его глаза, потерявшие обычное сонное выражение от негодования, почти выскочили из орбит, а мозг напрочь отказывался верить тому, что они видели. Огромным физическим усилием он оторвал взгляд от невероятных цифр.
– Это вам сэр Баркли Эдингэм дал? – недоверчиво спросил он.
– И с большим удовольствием, – кивнул Святой. – Сэр Баркли Эдингэм – большой ценитель литературы. Проданные ему мной страницы составляют его самую драгоценную собственность, и вы не сможете выкупить их у него даже за вдвое большую сумму.
Он аккуратно сложил чек и положил его в бумажник. Инспектор расправил плечи.
– Где эта книга? – требовательно спросил он.
Святой чуть повел бровями. Тил прекрасно знал это почти незаметное движение, заключавшее в себе больше смысла, чем тысяча слов.
– В Англии, – был ответ.
– Это хорошо, – мрачно сказал Тил, – потопу что я хочу ее видеть.
Святой взял сигарету, подбросил ее в воздух и, даже не шевельнув головой, ловко поймал губами. Чиркнув зажигалкой, он прикурил и выпустил длинную струю дыма.
– Да неужели? – с интересом спросил он.
– Да, хочу! – рявкнул детектив. – И я ее увижу, прежде чем уйду. Может, критик из меня неважный, но я скоро выясню, действительно ли каждая глава этого литературного произведения стоит двести тысяч фунтов. И я определю, есть ли там клевета. Так вы сами мне покажете книгу или я должен ее искать?
– А где у вас ордер на обыск? – невозмутимо осведомился Святой.
– Мне ордер не требуется, – скрипнул зубами Тил. – Вы находитесь под подозрением...
– Только в вашем подозрительном уме, Клод. А я говорю вам, что на обыск требуется ордер. Или, если вы собираетесь обыскивать мой дом без ордера, вам потребуются еще три-четыре крепких человека. Поскольку, если вы попытаетесь сделать это один, я возьму вас за шкирку и зашвырну аж за гостиницу "Ритц"! И ни один судья в Англии не примет ваших жалоб!
Святой улыбался, по инспектор Тил не питал никаких иллюзий по поводу этой улыбки. Это не была дружеская улыбка простого человека полицейскому. Это была улыбка флибустьера, тем более опасного, когда он улыбается.
И инспектор Тил понял, что надеяться ему но на что. Святой снова скрутил его в бараний рот. В письме, с которым достопочтенный Лео Фарвилл явился в Скотланд-Ярд, не содержалось никаких угроз – это было приятное вежливое послание без каких-либо незаконных инсинуаций, и любой достаточно умный адвокат сможет убедить обычно туповатых присяжных, что все подозрения основываются только на том, что письмо подписано пресловутым Святым. А без твердых доказательств попытки шантажа не было никаких оснований требовать ознакомления с книгой, на которой строилось все обвинение.
Инспектору Тилу все это было известно лучше других. Ему также было известно, что, несмотря на всю кажущуюся строгую законность сделок, ни один человек никогда не отдал бы Святому двести тысяч фунтов, кроме как в качестве платы за некую дьявольскую и незаконную хитрость, порожденную его беспринципным умом. Тил знал все это так же твердо, как и дату своего рождения, но это его нисколько не утешало. А тем временем Саймон Темплер ткнул его пальцем в живот характерным жестом, который Тил ненавидел больше всего.
– Вы последнее время битком набиты нехорошими идеями и недобрыми мыслями, – сказал Святой. – Я-то надеялся, что за время моего отсутствия вы от них избавитесь, но, похоже, ошибся. У вас опять рецидив сыскной лихорадки, Клод, и это меня обижает. Стоите тут, выпятив свой колыхающийся живот.
– Вовсе он не колыхается! – яростно завопил детектив.
– Нет, колыхается, когда ткнешь его пальцем, – холодно ответил Святой и вновь продемонстрировал, как это происходит.
– Послушайте, – почти проблеял Тил, резко отведя его руку, – может, вам и удастся еще некоторое время водить закон за нос...
– Я буду водить закон за нос столько, сколько мне будет нужно, – весело ответил Святой, – а когда я его оседлаю (что, впрочем, случится довольно скоро), вы вновь меня навестите. Ну вот, теперь вы окончательно испортили мне завтрак, а у меня через десять минут важная встреча, так что я больше не могу с вами в игрушки играть. Заходите при случае, и тогда я вам еще кое-что расскажу.
Старший инспектор Тил нахлобучил свой котелок. В его груди клокотал гнев и праведное негодование, но огромным усилием воли он вновь напустил на себя вяло-апатичный вид.
– Я тоже вам кое-что расскажу, – коротко бросил он, – и это на несколько лет избавит вас от всех неприятностей.
– Когда будете готовы, обязательно дайте мне знать, – ответил Святой и со старомодной любезностью распахнул перед инспектором дверь.