Выбрать главу

Курт Циммерман

ТАИНСТВЕННАЯ НЕЗНАКОМКА

С глубоким уважением к памяти Ильзы Штёбе

— стойкой коммунистки, неутомимой разведчицы,

женщины, достойной любви

МАТЬ

Молодая женщина торопливо идет по ночному Берлину. Это скопище домов, улиц и площадей называется столицей рейха, но блеска, свойственного столице, здесь нет. Мертвыми глазами темных окон уставились в ночь дома. Неживая тишина повисла в каменных колодцах дворов. Молодая женщина слышит лишь стук своих каблучков, ощущает беспокойные толчки сердца и ускоряет шаги. Она не хочет, чтобы ее видели, поэтому рада, что улицы безлюдны в этот час. Но вместе с тем ей, как ребенку, страшно в неуютной темноте города, и она высматривает запоздалого прохожего, влюбленную парочку — любое живое существо.

Она давно привыкла к одиночеству. Большую часть времени она бывает одна и не боится ни темноты, ни тишины. Ее тревожит неуверенность в предстоящем. Кажется, все тщательно продумано и подготовлено. Но все ли? Она знакома с его величеством Случаем — он уже не раз пытался перечеркнуть ее планы. А что, если мама, несмотря на воздушную тревогу, не спустилась в бомбоубежище? «Мама очень изменилась за последнее время, — думает молодая женщина. — Я это сразу заметила. Она совсем не умеет притворяться. А тем более если нервничает. Может быть, она почувствовала, что я увидела в ней эту перемену, эту неуверенность?»

«Мама, ты считаешь, что я должна заранее предупреждать тебя о своих визитах? Если это для тебя так важно, я буду впредь строго придерживаться дипломатического протокола. Я умею вести себя во время визита, ваше превосходительство. Когда соблаговолите, всемилостивейшая госпожа мама, снова дать вашей дочери аудиенцию? Каких предписаний в одежде прикажете придерживаться верноподданнейшей посетительнице? Согласитесь ли принять верительные грамоты и презенты?»

Мама тогда смеялась, она приняла шутку дочери. Почему же Хильду не покидает чувство, что не все в порядке? Мама хотела что-то скрыть! Ее поведение очень удивило Хильду.

«Нет, Хильда, пожалуйста, не заходи ко мне в комнату!»

Конечно, на вход в комнату матери и раньше был наложен запрет, да и не только на это. Молодая женщина мысленно переносится в детские годы.

«Эй, Хильда, нечего шарить по шкафам, а по кладовой тем более! Если не будешь слушаться, он очень рассердится!»

Рассердиться должен был Дед Мороз! Мама не знала, что даже самые укромные ее тайники были известны Хильде. Девочка уже тогда была очень наблюдательной. Тогда, задолго до войны… Эта игра с прятаньем подарков происходила каждый Новый год.

Теперь весна. Что же понадобилось скрывать от нее маме весной 1940-го?

— Стой! Не двигаться! — Возникшая из темного проема ворот фигура в военной форме преграждает ей путь.

— Я живу тут неподалеку, господин полицейский!

— После объявления воздушной тревоги вам следовало спуститься в ближайшее убежище, известно вам это, фольксгеноссин?

Рядом с полицейским появляется человек в гражданском костюме:

— Вы что, не слышали сигнала тревоги?

— Слышала, господин комендант убежища!

Человек в гражданском подходит ближе и, узнав ее, сразу сбавляет тон:

— Это вы, фрейлейн Гёбель? На улице, в такой поздний час!

— Служба! Я не могла уйти раньше, господин Ломайер.

— Хотите повидаться с матерью? Заходите же быстрее в дом. Хайль Гитлер, фрейлейн Гёбель!

Молодая женщина торопливо уходит. Она слышит, как за ее спиной комендант местного убежища ПВО объясняет полицейскому:

— Все в порядке, Эмиль. Это Гёбель, она работает в министерстве иностранных дел.

Хильда Гёбель прибавляет шаг. Миллионы людей в большом городе ждут окончания воздушной тревоги, а она боится этого.

Вот и маленький табачный магазин. Здесь она каждую субботу покупала отцу три сигары марки «Егерштольц». В булочной на углу в течение многих лет исчезала львиная доля ее карманных денег. Нигде больше не пекли таких вкусных ромовых баб.

Наконец она подходит к дому. После смерти отца мама получила здесь квартиру на третьем этаже: кладовая, кухня и комнатка с окнами во двор. Несколько лет эта кладовая была царством Хильды, которое она делила с братом. Именно сюда и идет сейчас Хильда. Необычное поведение и неуверенность матери во время ее последнего прихода не давали Хильде покоя. Она должна выяснить, в чем тут дело.

Поэтому она, прежде чем идти к матери, назначила свидание в маленьком кафе возле парка Гумбольдта. Ее кавалер был немолод, но чрезвычайно внимателен. Он преподнес ей букетик первых весенних цветов. Официантка ничуть не удивилась тому, что парочка все время о чем-то нежно шепталась.

— Ты права, Хильда. Дело в том, что в квартире твоей матери скрывается беглец. Это человек, которого мы считали пропавшим без вести.

— Но почему она мне не сказала? Почему моя мать мне ничего не сказала?

Пока они шепчутся, Тео внимательно оглядывает посетителей кафе.

— Понимаешь, что это означает, Тео? Это означает, что мать не доверяет собственной дочери!

— А если она просто соблюдает правила конспирации?

Хильде ясен намек, означающий дружескую критику.

Успокаивающим движением Тео обнимает ее за узкие плечи. Он наклоняется к ней и слышит ответ:

— Но ведь нет правила без исключения. Я же ничего не прошу для себя, я хочу только помочь!

— Успокойся и выпей наконец свой кофе. А потом мы выйдем на воздух. Нас ждут последние лучи весеннего солнца.

В парке Гумбольдта парочка выбирает широкие дорожки, избегая укромных уголков. Быть замеченными другими гуляющими — значит своевременно их увидеть. Они идут под руку. Хильда Гёбель внимательно слушает, что спокойно и деловито рассказывает ей спутник. Только его настороженный взгляд выдает в нем не просто влюбленного.

— Отто в последний момент предупредили. Кто — мы не знаем. Его хотели схватить, но он успел скрыться. Они опоздали буквально на несколько минут. Он ничего не сообщил нам о себе. Должно быть, его явка провалена, но он вовремя это заметил и избежал ловушки. Потом исчез, словно пропал с лица земли. И только когда ты сказала о странном поведении твоей матери, мы вспомнили, что он прежде работал с твоим отцом. Мы проверили — твоя мать прячет его у себя.

— Вот почему она недовольна моими внезапными визитами, вот откуда ее нервозность!

— Она же не могла знать, как ты себя поведешь в этом случае!

— Моя мать… — Хильда замирает. Ее глаза широко распахиваются. Бледные щеки покрываются болезненным румянцем. — Стало быть, моя мать считает меня доносчицей!

— Но ты работаешь в министерстве иностранных дел!

— Тео, ты мог бы заподозрить меня в чем-нибудь плохом?

— Но я же тебя знаю!

— А моя мать?

— Никто не должен знать, чем ты занимаешься в действительности, даже твоя мать. Иначе ты погибнешь.

— Значит, я должна смириться с тем, что она считает меня предательницей? Значит, я должна равнодушно смотреть на то, как моя мать боится меня, стыдится, что у нее такая дочь? Тео! Ты что, не понимаешь? Ведь речь идет о моей матери!

— Речь идет о твоей безопасности!

Хильда Гёбель всем корпусом поворачивается к спутнику и смотрит ему в глаза:

— Да, я помню о своем задании. Но могу ли я желать безопасности такой ценой? — Спокойно, почти безучастно она отворачивается в сторону.

Но Тео, который держит руку Хильды, чувствует, как ее охватывает волнение. «Откуда у этой девочки такое самообладание? — думает он. — Другие женщины в подобной ситуации вышли бы из себя, стали бы плакать или кричать».

— Тео, я знаю, что делаю. Десять лет меня не покидает чувство страха. Я понимаю, что такое опасность. Моя мать ходит по краю пропасти и не подозревает, что будет, если Отто найдут у нее. Тео, я подчинюсь любому решению. Но я не хочу ценою жизни другого человека обеспечить себе безопасность.