Впрочем, Конан не вспоминал сейчас о битвах, случившихся вчера и позавчера; он ведь обратился в слух, внимая словам Сагара Рябой Рожи. Его тощий соперник был гневен и распекал своих помощников.
– Мешки с дерьмом шелудивой свиньи, вот кто вы! - раздраженно бурчал он. - Провалили дело, ублюдки! Сказал же вам: остаться и проследить! А вы сбежали, как трусливые крысы!
– Кто ж мог догадаться, что так выйдет, - произнес Безухий. - Этому киммерийскому козлу дарована Белом резвость блохи! Да что там блохи - он целую стаю блох обскачет! Сам посуди: выпустили мы восьмерых хорей… Долгое ли дело им передушить с полсотни петухов? Однако ж не вышло…
– Выпустили восьмерых! Не вышло!… - передразнил Рябая Рожа.
– Если вы, недоумки, побоялись там остаться, надо было выпустить пятьдесят! По одному на каждого петуха!
– Где ж их возьмешь-то, пятьдесят? - хрипло возразил Кривой.
– Так ведь теперь взяли! - Сагар пихнул ногой объемистый мешок, валявшийся на полу у топчана. В мешке что-то зашевелилось, зафырчало.
– Ну, не полсотни же, - Кривой почесал в затылке. - Всего два десятка и еще три… Все окрестные усадьбы обегали, чтоб мне больше вина не пить!
Ого! - подумал Конан. Вчера было восемь хорьков, а сегодня, значит, будет втрое больше! Вовремя он сюда заявился…
Чуть повернув голову, киммериец взглянул на небеса. Вечерняя заря отгорела, но месяц висел еще низко, только собираясь пуститься в свою дорогу среди сверкающих звезд; вся ночь была впереди - третья ночь, последняя перед праздником рахавата. Еще вчера Конан решил использовать ее с толком: не оборонятся, но атаковать. Вернее, поразведать, что замышляет коварный Сагар, а затем действовать по обстоятельствам.
В сумерках он залез на высокую стену усадьбы Пирия Флама, забрался без веревки и крюка, заполз как ящерица-геккон, цепляясь пальцами за камни, используя каждую трещину и щель. Плоская кровля птичника вплотную примыкала к стене, и Конан скользнул на нее, словно призрак, невидимый среди вечерних теней. Петухи - сторожкое и чуткое племя, но киммериец их не обеспокоил; под его ногами не скрипнула ни одна доска, ни единая черепица. Пригибаясь, он двинулся по крыше вдоль наружной стены, заглянув в несколько отверстий-продухов и залег у центрального, рядом с печной трубой. Отсюда он слышал и видел все - и Сагара с его подручными, кои сидели внутри, и стражников Пирия Флама, дежуривших снаружи, у дворцовых ворот.
О Фламе сейчас и шла речь внизу.
– Хозяин недоволен, - пробасил Сагар. - Плачу, говорит, деньги, отсыпаю звонкую монету, а толку с вас что с вшивых псов! Пьете, жрете - и все!
– Какой он нам хозяин, - прохрипел Кривой. - Мы - люди вольные…
– Кто платит, тот и хозяин! - оборвал сподвижника Сагар. - А Флам, протухшая задница, не скупится!
Сколько ж он им обещал? - мелькнуло у Конана в голове. Немалые деньги, судя по всему! Впрочем, сколько не дашь за божеские милости, все мало! В который раз ему припомнились речи Хирталамоса: мол, кто пообедает петухом-победителем, тот станет крепок, удачлив в делах и любим женщинами.
Рябая Рожа тем временем продолжал:
– Сегодня - последняя ночь, и, клянусь Белом, все должно пройти как по маслу! Отправимся, когда месяц будет в зените… Ты, Безухий, и т, Кривой, поведете людей. Заберетесь на стены с двух сторон и поразвлекайтесь с киммерийцем… хорошо поразвлекайтесь, чтоб он, козел прыткий, по всему саду бегал!
– А ты? - спросил Безухий. - Ты чего делать будешь?
– Я-то? Я запущу хорьков да пригляжу, чтоб ни единый петушок после них не кукарекал!
– Вот что, - сказал Безухий после недолгого раздумья, - лучше вы с Кривым развлекайте киммерийского козла, а я займусь хорьками.
Безухий потянулся к шевелящемуся мешку, но Сагар сильно стукнул его по руке.
– Слушай сюда и пасть не разевай! Забыл, кто тут главный? Для вас, крысиная моча, мое слово - слово Бела! А не хватит слова… - Рябая Рожа выдержал паузу, коснувшись ладонью клинка. - Будет, как я сказал! Вы поведете людей, я потащу хорьков! И вот что еще…
Он протянул свои длинные тощие руки и, обхватив затылки Кривого и Безухого, пригнув их поближе к себе; потом начал что-то вполголоса шептать. Что именно, Конан не разобрал, да и не очень интересовался, пребывая в полной уверенности, что ни один из трех бандитов из фламова курятника не выйдет. Момент для атаки был вполне подходящий: сейчас он видел прямо под собой три грязные шеи, три растрепанные макушки да две пары ушей.
Киммериец зацепил крюк о закраину продуха, сжал покрепче веревку и стремительно скользнул вниз. Попал он как раз туда, куда нацелился: уселся на плечи Сагару, стиснув ему шею коленями. Затем опустились два огромных кулака, и Безухий с Кривым в полном молчании стали валиться на землю. Конан аккуратно придержал их - так, чтобы никого не потревожить шумом упавшего тела. Рябая Рожа под ним сложился вдвое, но тоже не издавал ни звука - гранитные колени Конана не позволяли ему вздохнуть, не то что пикнуть.
Прошло некоторое время - вполне достаточное, чтоб осушить чашу с вином. Киммериец выпустил свою жертву, поднялся на ноги, бросил презрительный взгляд на лицо Сагара и усмехнулся.
– Был ты рябой рожей, а стал багровой, - буркнул он, осматривая внутренность птичника.
Тишина, покой, полумрак… Вроде бы молниеносная расправа с тремя бандитами никого не встревожила. Куры и петухи дремали, стража по-прежнему торчала у ворот, в дворцовых окнах не виднелось ни единой искорки света. Довольно кивнув, Конан вынул из кольца при двери факел и направился к задней стене, к клеткам.
Тут ему пришлось столкнуться с неожиданностью: избранных петухов было целых пять. Обеспокоенные светом, они сонно вертели головами, развевали клювы, топорщили перья и алые гребни. Эти гребни и привлекли внимание Конана: у четырех петухов они были мясистыми, сочными, налитыми кровью, тогда как у пятого от роскошного гребешка остался жалкий огрызок. Этот пятый был заметно покрупнее остальных, с очень острыми шпорами и клювом, какого не постеснялся бы им коршун; голенастые ноги его показались Конану на два пальца длинней, грудь - шире, а сверкание глаз - яростней, чем у прочих.
Но главное - хвост! Хвост! С обломанными и выщипанными перьями, лишившийся былой красоты и блеска, он все-таки воинственно реял над петушиной спиной - точь-в-точь как вымпел на копье бравого аквилонского рыцаря. Любой мог догадаться, что хвост сей принадлежит не бездельнику, что способен лишь топтать кур да клевать зерно, а великому дуэлянту, одному из лучших воинов петушиного племени, растерявшему в сраженьях перья и пух, но никак не боевой пыл и силу.
Конан покачал головой. Он сам был воином и понимал, что против такого бойца Великолепный не имеет шансов. Да будь он хоть трижды лучшим в Ианте, эта свирепая тварь с кургузым гребешком превратит его в кровавую груду перьев! Сделает из Фиглатпаласара Фиглю!
Странно, мелькнула мысль, на что же рассчитывал Хирталамос? Опытный человек, знаток боевых петухов офирской породы? Почему он выбросил на ветер столько денег? Тысячу золотых! Ради того, чтоб выставить жалкого петушка против закаленного в боях ветерана - и проиграть? Или жажда божественных милостей и ненависть к Пирию Фламу застили старому лису глаза?