— Дорогой Мортен-гусак, ведь ты никогда прежде не летал и тебе просто невмоготу лететь с дикими гусями в горы на север, до самой Лапландии. Не лучше ли повернуть назад, покуда ты не вымотался вконец?
Хуже Нильса для гусака никого на свете не было. И лишь только до него дошло, что этот червяк воображает, будто полет в Лапландию ему, Мортену, не под силу, он тут же решил лететь туда, чего бы это ни стоило.
— Еще одно слово, и я сброшу тебя в первую попавшуюся яму, — прошипел гусак. Гнев удесятерил его силы, и он полетел, почти не отставая от других гусей.
Ясное дело, долго выдержать такой полет он бы не смог, но это, к счастью, не потребовалось. Солнце быстро садилось, и не успели Нильс с Мортеном опомниться, как гуси опустились на берегу озера Вомбшён.
«Видно, здесь и заночуем», — подумал мальчик и соскочил со спины гусака.
Он стоял на узком песчаном берегу. Перед ним простиралось довольно обширное озеро, почти сплошь еще покрытое льдом, почерневшим, неровным, испещренным трещинами и полыньями, как обычно бывает весной. Ледяное поле уже оторвалось от берегов, и со всех сторон его окружал широкий пояс темной сверкающей воды. Уже недолговечный, лед все еще нагонял зимний холод на всю округу.
На другой стороне озера виднелись светлые уютные домики небольшого селения. А там, где приземлились гуси, лишь глухо шумел большой сосновый лес. Если на открытых местах земля уже повсюду освободилась от снежного покрова, то здесь, под гигантскими ветвями сосен, все еще лежал снег. Он то таял, то замерзал и под конец сделался твердым, словно лед. Казалось, будто хвойный лес силой удерживал зиму.
Мальчику подумалось, что он попал в страну диких безлюдных пустошей и вечной зимы. Ему стало так страшно, что он чуть не разревелся. К тому же он целый день ничего не ел и очень проголодался. Но где взять еду? Ведь в марте ни в поле, ни на деревьях ничего съедобного не растет.
Что же с ним будет? Кто его приютит, накормит, кто постелет постель, обогреет у очага, защитит от хищных зверей?
Между тем солнце скрылось, от озера повеяло пронизывающим холодом, над землей сгустилась мгла. В лесу непрестанно слышались какие-то шорохи, точно кто-то крался в тиши. Сердце мальчика сжимал жуткий страх.
Куда девалась радость, охватившая Нильса, когда он летел высоко в небе? Ему было уже не до смеха. Он в ужасе стал озираться по сторонам в поисках своих спутников. Ведь теперь у него никого больше не было!
Но тут он увидел, что молодому гусаку приходится еще хуже. Мортен лежал на том самом месте, где приземлился; казалось, он вот-вот испустит дух. Шея его безжизненно вытянулась, глаза закрылись, дыхание еле слышным шипением вырывалось из клюва.
— Дорогой Мортен-гусак! — сказал мальчик. — Попробуй глотнуть воды. До озера рукой подать!
Но гусак даже не шевельнулся.
Прежде, пока не случилась с ним беда, Нильс был жесток со всеми животными, и с этим гусаком тоже. Но теперь он понимал, что Мортен — его единственная опора. И в страхе, что может его потерять, Нильс стал тормошить гусака, потом обхватил его за шею и попытался подтянуть к воде. Однако это оказалось нелегко. Гусак был крупный, тяжелый, а Нильс такой маленький! Но в конце концов мальчик все же подтащил Мортена к озеру и столкнул его в воду.
Какое-то мгновение гусак неподвижно лежал в тине, но вскоре высунул оттуда клюв, потом шею, фыркнул — и вот он уже плывет среди тростника и бревен гати.
Прямо перед ним на полосе открытой воды плавали дикие гуси. Пока белый гусак приходил в себя, они, забыв и о нем, и о Нильсе, уже успели искупаться и почиститься, а теперь лакомились полусгнившими водорослями.
Через некоторое время белый гусак подплыл к берегу с маленьким окунем в клюве и положил его к ногам мальчика.
— Спасибо, что столкнул меня в воду! Это тебе!
Впервые за весь день Нильс услышал ласковое слово. Он так обрадовался, что хотел было обнять гусака, но не посмел. Сначала он, правда, решил, что сырую рыбу есть не станет, но потом рискнул попробовать.
Он ощупал карманы: при нем ли нож? Вот удача: нож висел сзади на пуговице штанов. Правда, теперь он был не длиннее спички, но Нильсу все же удалось очистить и выпотрошить им окуня. Он тут же его и съел. «Видать, я и впрямь больше не человек, а домовой, раз ем сырую рыбу!» — подумал мальчик. Ему стало стыдно за себя.
Пока Нильс ел, гусак молча стоял рядом. Когда же мальчик проглотил последний кусочек, он тихо сказал:
— Похоже, мы попали к таким спесивым гусям, которые презирают все племя домашних птиц!
— Да, это сразу видно, — подтвердил мальчик.
— Мне выпала бы на долю большая честь, если б я мог сопровождать их в горы, до самой Лапландии, и доказать, что домашний гусь чего-нибудь да стоит.
— Да-а? — протянул мальчик. Он не верил, что у Мортена хватит сил на такой перелет, но перечить ему побоялся.
— Одному мне такое путешествие едва ли по силам, — продолжал гусак. — Вот я и хочу спросить, не полетишь ли ты со мной, не поможешь ли мне?
Мальчик думал только об одном: лишь бы поскорее вернуться домой; потому-то он крайне удивился словам Мортена и не сразу нашелся что ответить.
— Я-то думал, мы с тобой враги, — помедлив, молвил он.
Но гусак, казалось, вовсе забыл об этом и помнил только, что мальчик недавно спас ему жизнь.
— Мне пора уже вернуться к отцу с матушкой, — сказал Нильс.
— Ладно, я доставлю тебя к ним по осени, не бойся! — пообещал молодой гусак. — Я не брошу тебя, пока не отнесу к порогу родного дома.
Мальчик рассудил, что хорошо бы подольше не показываться на глаза родителям, и хотел было уже согласиться лететь в Лапландию, как вдруг за спиной его раздался страшный шум: дикие гуси разом вышли из воды и, громко хлопая крыльями, отряхивались. Затем во главе со своей предводительницей они гуськом направились к Мортену-гусаку и мальчику.
Когда белый увидел диких гусей вблизи, ему стало не по себе. Как мало походят они на домашних! И совсем они ему не родня: и ростом гораздо меньше, и по оперению другие — все какие-то серые да в крапинку! Белого же среди них — ни одного! А глаза их просто пугали: они словно светились желтыми огоньками. Белому гусаку всегда внушали, что ходить подобает медленно и вперевалку, а эти гуси вовсе и не ходили, а как-то чудно подпрыгивали. Но по-настоящему он испугался при виде их лап — огромных, стертых и израненных; сразу видно, что эти нарядные, пестрые птицы на самом деле из бедного, бродячего племени и дорог они не выбирают.
Не успел Мортен-гусак шепнуть мальчику: «Отвечай на их вопросы, но не проговорись, кто ты», — как дикие гуси были уже тут как тут.
Остановившись, они стали без конца отвешивать поклоны. И, подражая им, домашний гусак тоже не раз и не два склонял шею в глубоком поклоне.
Поздоровавшись, гусыня-предводительница обратилась к чужакам:
— Ну а теперь расскажите, кто вы такие?
— Обо мне многого не скажешь, — молвил гусак. — Родился я в Сканёре, прошлой весной. По осени продали меня Хольгеру Нильссону в Вестра Вемменхёг, с той поры я там и жил.
— Стало быть, ты не того роду, которым можно гордиться, — сказала гусыня-предводительница. — Откуда же в тебе такая спесь, что ты посмел лететь вместе с нами?
— Мне просто хочется доказать вам, диким гусям: и мы, домашние, чего-нибудь да стоим, — ответил гусак.
— Где тебе это доказать! — насмешливо молвила гусыня-предводительница. — Какой ты мастер летать, мы уже видели. Но, может, ты силен в другом? Может, ты плавать горазд?
— Нет, и этим я похвалиться не могу, — ответил молодой гусак. Он подумал, что гусыня-предводительница все равно уже приняла решение отослать его домой, и ответил без утайки: — Я переплывал только через ров.
— Зато ты, верно, мастер бегать, — заметила гусыня.
— Где ж это видано, чтобы домашний гусь бегал! Я никогда этого не делаю, — гордо возразил гусак, чувствуя, что совсем испортил дело своим ответом.