Потом там есть Иван Сергеевич Мальцов, Тыняновым поставленный в общем-то в положение Сальери — в пушкинской трагедии. Мальцов-Мальцев совершает даже два предательства: спрятавшись в момент нападения на здание русской миссии, а потом оболгав Грибоедова посмертно.
Наконец, Грибоедова предают порознь дипломатические чиновники и его начальники Нессельроде и Родофиникин, предаёт Николай I, предаёт петербургское общество, принимая наследного персидского принца, его не предаёт разве англичанин МакНиль, который, между тем, приуготовил саму гибель Грибоедова.
Важна в романе и линия, связанная с русскими беглыми — солдатами и офицерами, что перешли на сторону персов и воюют со своими бывшими товарищами. Много лет я любил фразу Тынянова о том, что он начинает работу там, где кончается документ. Эта фраза следует прямо за рассуждением о русских солдатах в Персии. Но действительность, как всегда, богаче наших представлений о ней — и историчность Тынянова каждый раз оказывается особой, сложной. Неоднозначной.
Повествование Тынянова всё время упирается в «русский батальон» персиян как в проволочное заграждение.
То Грибоедову передают записку от Самсон-хана, где тот напоминает о беглых русских, когда-то уведённых Грибоедовым в Россию. Где они? Что с ними — нет ответа.
Русские «невозвращенцы», беглецы от царской деспотии, у Тынянова политизированы. В романе есть намёк, что в России для них жизни нет и возвращение невозможно. А вернувшихся ждёт если не казнь, то каторга.
Самсон-хан, а иначе говоря, Самсон Яковлевич Макинцев[75] был командиром «русского полка» или «батальона».
Был такой военный инженер, генерал-лейтенант, прослуживший царю полвека, — Иван Фёдорович Бларамберг[76]. Он оставил чрезвычайно интересные мемуары о пребывании на Кавказе и в Персии. Бларамберг рассказывал, в частности, «о выдаче батальона из русских и польских дезертиров», который находился в 1838 году у Герата: «Мохаммед-шах оттянул его выдачу до конца осады и возвращения армии в Тегеран. Наш новый министр имел поручение настоять на выдаче этих людей, и Альбранд, способный, умный, храбрый и энергичный офицер, выразил готовность препроводить упомянутый батальон из Персии в Тифлис и прибыл теперь с несколькими опытными линейными казаками — унтер-офицерами, чтобы выполнить своё намерение…» По возвращении капитан Альбранд стал подполковником, пропустив чин майора. «Польские офицеры уволились со службы и уехали на родину. Сам батальон с женщинами и детьми был поселён в станицах вдоль Кубани, офицеры и солдаты получили жильё и землю и были довольны своей судьбой. С тех пор никто больше не помышлял бежать в Персию. Так закончился у нас в Тегеране 1838 год»[77].
Тынянов пишет наперекор документу, а вовсе не даёт себе волю, когда тот заканчивается.
Кстати, с дипломатией, столь поэтически описанной Тыняновым, у Грибоедова дело обстояло сложно — он был дипломатом в побеждённой стране. Даже, по Тынянову, — дипломатом, который грубо нарушал этикет: ходил в сапогах по шахским покоям (и гордился этим), требовал себе стул, в подражание Ермолову. Он проламывал этикет как дипломат, приложенный к пушкам генерала Паскевича.
Причём дипломатический успех Туркманчайского трактата[78] у Тынянова не то чтобы сомнителен, но в нём заложено множество потом случившихся неприятностей. Репарации в 20 миллионов рублей серебром были заложенной туда бомбой — 20 миллионов серебром стали разорением Персии и причиной народных волнений.
Кажется, что всё это и не было бы выплачено до конца — даже останься Грибоедов жив.
Всё это рассказывается, потому что литература факта оказывается на поверку литературой высокого художественного вымысла.
Грибоедов у Тынянова — любовник жены Фаддея Булгарина, его друга.
Это дало самую стильную эротическую сцену в советской литературе.
«Леночка опустилась на диван, сливы её блестели. Она сказала:
— Das ist unmőglich[79].
Любовь была зла, повторяема, механична, пока смех не раздул ноздри, и он засмеялся.
Высшая власть и высший порядок были на земле.
Власть принадлежала ему.
Он тупым железом входил в тучную землю, прорезал Кавказ, Закавказье, вдвигался клином в Персию.
Вот он её завоевывал, землю, медленно и упорно, входя в детали.
И наступило такое время, что всё уже было нипочём.
Чего там! Не свист дыхания, а разбойничий свист стоял во всём мире.
75
Самсон Яковлевич Макинцев (в ином написании Маканцов) (1770–1853), прежде чем стать генералом персидской армии, родился в солдатской семье и был вахмистром Нижегородского драгунского полка; в 1802 году дезертировал, был принят персами на службу, быстро рос в чинах, на персидско-турецкой войне (1821–1823) командовал полком; был пожалован генеральским званием, но во время следующей войны (1826–1827) отказался стрелять в соотечественников; был назначен военным советником при новом командире русского полка. С 1828 года русским полком командовал бывший прапорщик Нашебургского полка Евстафий Васильевич Скрыплев, зять Макинцева. Бларамберг так писал об этом полке-батальоне: «Упомянутым батальоном, численностью около 500 человек, из которых половина были поляки, командовал некий Самсон-хан. Бывший вахмистр драгунского полка в Нижнем Новгороде, он дезертировал… во время осады Эривани графом Гудовичем и перешёл на персидскую службу. Так как между Персией и Россией тогда не существовало соглашения о выдаче дезертиров, Фатх-Али-шах воспользовался этим обстоятельством и постепенно сформировал из дезертиров сначала роту, а затем и батальон. Бывший вахмистр Самсонов был произведён в полковники (серхенг) и назначен его командиром. С течением времени он вознёсся до хана, его стали называть Самсон-хан и пожаловали генеральский титул. Батальон отличился во многих походах против курдов и туркмен и был сам очень опасен для персов, потому что солдаты были пропащими людьми; они бесчинствовали и в некоторой степени повиновались лишь своим офицерам (русским и полякам, принятым персидским правительством на службу). Многие женились на армянках или несторианках, обзавелись семьями, но ни один из них не сменил веру. Многих со временем охватила тоска по родине, но страх наказания удерживал беглецов в Персии. Многие стали пьяницами и влачили жалкое существование». Макинцев воевал в Туркмении и Афганистане, осадил и взял Герат, участвовал в противостоянии различных кланов при персидском дворе, продолжил воевать на Востоке, был тяжело ранен. Во время возвращения русского полка на родину остался в Персии и умер в 1853 году в Сейгюле. Сохранивший православие, он был похоронен под алтарём построенной им церкви.
76
78
Туркманчайский трактат (1828) — условия мира, заключённого между Россией и Персией после войны 1826–1828 годов. Составлен при деятельном участии А. С. Грибоедова.