Антоновская Анна Арнольдовна
Время освежающего дождя (Великий Моурави - 3)
Анна Арнольдовна Антоновская
Великий Моурави
Роман-эпопея в шести книгах
Книга третья
Время освежающего дождя
Содержание
Время освежающего дождя
Часть пятая
Словарь-комментарий
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Робко расцветала первая роза. Хорешани заботливо полила нежный цветок и подвинула фаянсовый кувшин ближе к теплым лучам. Счастливый вестник родной земли - рассада была прислана из замка ее отца, князя Газнели, и, по фамильному обычаю, выращена ею перед рождением ребенка.
- Клянусь тринадцатью святыми отцами, он узнал меня! Смотри, смеется!
- Как же не узнать четырнадцатого святого? Два часа в праздничной одежде над люлькой стоишь, а Моурави тебя с утра ждет.
- Э, незачем торопиться! Моурави и католикос со светильником по всей Картли царя ищут... - Дато опустился на подушку у ног Хорешани. - Знаешь, дорогая, у отца был полон дом детей, родились, росли, голосили на все местечко, но я их не замечал, а вот... - кивнул на люльку, - никак успокоиться не могу, удивляюсь и не понимаю: жил, жил, и вдруг - сын... Одно меня тревожит - очень тоненькая стала, совсем, как тогда... - Дато любовно коснулся похудевшей руки. - Помнишь, в Метехи, возле дерева я первый раз тебя поцеловал, ты смеялась, а у меня под ногами земля дрожала... А теперь ты ко мне спокойна, словно ручей в позднюю осень.
- Не тревожься напрасно. Женщина родит ребенка, немножко посердится, почему мужчина тоже не мучился, и торопится повторить глупость, а он, как гусь после воды, еще веселее перья топорщит. О чем только бог думал, когда создавал Адама?
- О войне, наверное!
Дато и Хорешани обернулись и расхохотались. Гиви, как всегда, ворвался без предупреждения и уже сидел на ковре около люльки, склонившись над малюткой.
- Взял! Взял! Клянусь ста тридцатью воинами святого Гоброна, взял! - И Гиви неистово заплясал. - Пять дней я томился.
- Что ты дал ему? - встревожился Дато.
- Кинжал, конечно.
- Гиви, какой амкар тебя придумал? На что двухмесячному азнауру оружие? - всплеснула руками Хорешани.
- А что, ему крест нужен? Спасибо! Уже однажды такое случилось. Настоятель Трифилий в люльку крест подкинул, Бежану тоже два месяца было, а взял. Теперь в рясе ходит сын Великого Моурави... Думаешь, наш Георгий повеселел от этого? Бабо Кетеван прямо сказала: "Что первое ребенок схватит, тем и владеть будет". Я двенадцать кинжальчиков амкару Сиушу заказал, в каждом кармане по три ношу, все время на страже. У какого "барса" родится сын, пусть непременно к оружию потянется. На что нам монахи?
Старая мамка укоризненно взглянула на смеющихся Хорешани и Дато и поставила на скатерть кувшин и чашу:
- Пей, азнаур, слова твои золотом падут на судьбу ребенка.
Дато пытался отобрать кинжальчик, но, к восторгу Гиви и суеверной радости мамки, малютка крепко держал рукоятку.
- Оставь, батоно, - мамка решительно отклонила руку Дато, - пусть он сто лет не выпускает оружие и врагов истребляет, как Давид Строитель.
- Да живет без конца имя Давида! Но чем плохо, если маленький Дато будет сражать проклятых, как Георгий Саакадзе? - И Гиви залпом осушил три чаши подряд, приговаривая: - За Великого Моурави! За прекрасную Хорешани, подарившую нам нового азнаура! За "Дружину барсов"!
Мамка вновь наполнила чашу и напомнила о крестинах: нехорошо, когда воин два месяца живет без имени. Ангел у изголовья так тяжело вздыхает, что огонь в светильнике вздрагивает. Черт тоже в покое не оставляет, хотя близко и не подходит, - икона на люльке, - но в очаге зеленый язык показывает, просит люльку покачать, любит, если ребенок некрещеный.
- Э, мамка, доброму азнауру черт не повредит!
- Правда, батоно Дато, но лучше, если ангел узнает имя и сообщит его горам, ущельям и рекам.
Циала, первая и последняя возлюбленная Паата, подавила стон. Уже третий день сидела она неподвижно в углу, кутаясь, несмотря на тепло, в черный платок. Из Ирана в Картли ее переправил, конечно, в полной тайне, Сефи-мирза. Он передал ей пояс, который был на Паата в страшный день, передал и свой наказ: "Не сразу направься к матери моего друга, раньше через ханум Хорешани извести..."
Выслушав несчастную, Хорешани горестно подумала: "Легко сказать извести, еще совсем рана свежа, минуло лишь полгода. Хорошо, что Саакадзе обременен заботами и не заметил приезда Циалы".
- Я за черта не заступаюсь, - кричал Гиви, - но пусть и ангел не спорит! Назовем - Дато. Будут в "Дружине барсов" два Дато: большой и немножко меньший. "Барсы" не должны стареть. Вот Миранда сына ждет, я уже сказал - Ростомом назову, согласилась.
- Госпожа Хорешани, богом молю, назови - Паата.
- Нет, Циала, не проси, слишком тяжело часто повторять это имя... - И, обрывая разговор, Хорешани поспешно вышла.
"Как странно, - подумала Хорешани, - ни разу не упоминал Георгий о погибшем сыне, ни разу не выдал своих страданий!" - Она порывисто отдернула прозрачный малиновый занавес, распахнула настежь окна своей комнаты.
Вдали дымчатыми клубами по изломам гор скользили облака. На узкой улочке молодой амкар в чем-то убеждал уста-баши, а тот в раздумье покручивал седой ус. Плеснуло голубым шелком знамя: барс, потрясающий копьем. Задорно шагали метехские копейщики, подпрыгивали на цаги золотые кисти, на поясах сверкали ханджалы, отнятые у шах-севани в Марткобской битве. Саакадзевцы! Хорешани тепло улыбнулась.
Через мост, где раньше, позвякивая колокольчиками, тянулись караваны с чужеземными товарами и на белых верблюдах восседали купцы, сейчас медленно ползли арбы с зеленью, птицей в клетках, дровами из окрестных деревень.
Словно после тяжелого сна пробуждался Тбилиси. Уже кое-где красят балконы синей и оранжевой краской, вытряхивают паласы, чинят медные тазы, рукомойники. На плоских крышах женщины рассевшись вокруг чаш, перебирают рис.
Внезапно взвизгнули дудуки - трое кутил в черных чохах, с весенними цветами на остроконечных папахах задорно прославляли солнце и вино. Теперь бездельникам не надо искать предлога: решили год праздновать победу.
Хорешани перевела взгляд на другой берег Куры. Там над Метехским замком реет знамя, врученное католикосом Георгию Саакадзе, которое он грозно пронес сквозь огонь битв по картлийской и кахетинской землям. Начальник Метехского замка, ее отец, сам водрузил эту святыню на башне Багратидов.
Отец! Неужели не прибудет? С тех пор как повенчалась она с Дато, разгневанный князь отказался ее видеть. Но она знала, отец сильно горюет. Из-за козней Церетели и Андукапара он остался одиноким. Вся фамилия Газнели истреблена якобы за свою приверженность к Саакадзе. Но всем известно: Моурави тут ни при чем, разбойники хотели присвоить богатые владения, и только чудом отцу удалось спастись. Озадаченные князья решили: Газнели колдун. Пресвятая дева! Неужели первенец единственной дочери не размягчит сердце упрямого деда? Надеялась, обрадуется князь, поспешит к внуку... имя просила выбрать, но старик неумолим, прислал подарки и мамку, вынянчившую ее, Хорешани, приказав старухе охранять внука больше своей души, в сам - не отказывается и не приходит. Доколе ждать? Русудан, кажется, с Трифилием говорила. Русудан! Не радуется она возвышению Георгия, опасается князей, хотя они после Марткоби совсем пригнулись. Пригнулись, говорит Русудан, а из-под век искры летят... Все меняется. Вот церковь - раньше проклинала, а теперь каждое воскресенье служит молебны о здравии Великого Моурави. Народ ликует: новое время - время Георгия Саакадзе, время освежающего дождя. Азнауры спешат союз укрепить, амкары гордятся, уверяют, что всегда были верны Моурави, а сами только и мечтают разбогатеть... А неутомимые "барсы"? Как опьяненные носятся они по Картли, грозят все княжеские рогатки переломать на дорогах. Пануш и Матарс говорят: доски нужны для починки мостов.
"Барсы" от удачи совсем потеряли головы. И лишь Ростом и Элизбар в полной мере изведали поражение, поняв, что легче разрубить гору, украшающую край долины, чем комара, отравляющего тысячи тысяч жизней.