— А куда? — спросила я.
— На Командорские острова, — ответил папа. — Котиков снимать.
— Ух ты! — позавидовала я. — Привези детеныша.
Папа засмеялся и потрепал меня за волосы, а я забралась к нему на колени. Папа знал, что я хочу стать кинооператором, и хотя и обмолвился, что это не женская профессия, но не возражал. Ему даже правилось, что я хочу пойти по его стопам.
— Насчет детеныша не обещаю, — сказал он. — Но без подарка не приеду, не волнуйся.
— Вот-вот, — пробурчал Костя со своей тахты. — Привези ей живого крокодила. Пусть он ее заглотает.
— Костя, ты глупеешь не по дням, а по часам, — сказала мама. — Стыдно! Тебе двадцать один год!
— Вот именно! — запальчиво ответил Костя. — В двадцать один год у человека нет своего угла. Не могу никого пригласить в гости!
— Тебе ли жаловаться! Живем в трехкомнатной квартире!
— Мне нужна отдельная комната! — заявил Костя, — В конце концов я взрослый человек.
— Ты собираешься жениться? — испугалась мама.
— Это мое дело! — сердито отрезал Костя.
Мама с папой переглянулись.
— А ведь он прав, — сказал папа, — в какой-то степени. Ему сейчас отдельная комната нужнее, чем Ирине. Он много занимается. И кроме того…
— Не хочу! — закричала я. — Не отдам свою комнату!
— Тебя не спрашивают! — злорадно сказал Костя. — И вообще это не твоя комната, а моя.
— Нет, моя! Не выселюсь — и все!
— Опять начинается! — вздохнула мама. — Нет, это просто невозможно. А если бы мы жили в одной комнате, как живут еще многие?
— Не выселюсь! — твердила я, но уже чувствовала, что, раз об этом зашел разговор, меня обязательно переселят. Я давно опасалась этого, потому что в глубине души сознавала, что Костино требование не лишено справедливости. Его книги уже не помещались на полке и лежали стопками на полу. Часто пропадали тетради с лекциями, авторучки закатывались под тахту — места не хватало.
— Ничего, Ира, — сказала мама немного виновато, — мы тебе устроим тут уютно. Ведь в самом деле Косте нужна отдельная комната. Я уже давно об этом подумывала. Только руки не доходили. Все казалось, что не к спеху.
— И сейчас не к спеху! — отстаивала я свои права. — Жениться ему еще нельзя. У него еще идет перестройка организма.
— Ну, ты даешь! — захохотал Костя.
— Ира! — воскликнула мама. — Что ты в этом понимаешь?
— Не беспокойся, все понимаю! — ответила я с вызовом.
Мама какая-то странная. Когда я с ней рассуждаю о биотоках, о передаче наследственности, о возможности жизни на других планетах — она не удивляется, хотя и говорит, что сама она в моем возрасте об этих вещах ничего не знала. А когда я высказываюсь по вопросам женитьбы, ее это просто поражает. Между тем мы с девчонками часто говорим на эту тему.
А недавно с нами проводила беседу наша школьная врачиха. Она оставила в классе только девочек, а мальчишкам велела уйти. И говорила с нами о том, что мы будущие женщины, и о перестройке нашего организма. Мы потом несколько дней задирали нос перед мальчишками: мы-то будущие женщины, а они кто?
— Захочу и женюсь, — сказал Костя. — Тебя-то уж во всяком случае не спрошу.
— Ну ладно, — сказал папа, — решено и подписано. И давайте не откладывать. А то я завтра уеду, а вернусь хорошо если через месяц. За это время, я чувствую, вы окончательно перегрызетесь.
И они втроем принялись перетаскивать Костины вещи в мою комнату, а мои — в кабинет.
— Костя, ты лежи, — уговаривала мама. — У тебя ангина, тебе нельзя переутомлять сердце. Ира, ну что ты сидишь? Помоги нам?
— Ни за что! — заявила я. — Лишили меня собственного угла и еще хотите, чтобы я вам помогала! А вы знаете, что от огорчения в человеческом организме увеличивается холестерин?
— Боже, какая осведомленность! — сказала мама. — За что тебе только в школе двойки ставят?
Вскоре все было кончено. Костя перебрался на мою полутороспальную кровать, похожую на каравеллу Колумба, перетащил в мою комнату проигрыватель и магнитофон. Мои тетради, карандаши и линейки вместе с недочитанным Алексиным перекочевали в средний ящик папиного письменного стола.
Я сидела в кресле и чувствовала, что мой организм переполняется холестерином. Втайне я даже радовалась переезду — в моем распоряжении будет теперь большая комната да еще с телевизором. Но обидно все-таки — взяли и вышвырнули из своей комнаты, как котенка.
— Ира, иди ужинать! — позвала мама.
Я хотела гордо отказаться, но почувствовала, что умираю с голоду. Жевала я с мрачным видом, время от времени шмыгая носом.