Анастасий Андреевич Вонсяцкий
Записки монархиста
….Жизнь наша, младших офицеров, протекала незаметно. Рано утром денщикам стоило больших усилий будить нас. Кое-кто, поднявшись, наскоро умывшись, полусонный, являлся к восьми часам утра на плац перед казармами, где к этому времени уже были выстроены вахмистрами эскадроны и прогуливался полковник Хондзынский… С восьми занятия длились до трёх, с перерывом в час на обед. В три возвращались к себе усталые, не выспавшиеся, ложились спать. В семь поднимались, — начинали туалет; кто брился, кто тщательно бриолинил голову, кто занимался маникюром. В восемь все у Раввэ… За одним и тем же столиком, сидят штаб-ротмистр Мейер, поручик Немирович-Данченко, ротмистр Римский-Корсаков, корнет князь Накашидзе, юнкер Борель, доктор Каракановский… Не видно с ними Крыштофовича. Хотя, нет, вот он сидит за другим столиком с мадам Раввэ…
Я вхожу. Окидываю взглядом кафе. Нужно спросить, разрешение остаться в кафе у старшего офицера. Вот там в углу сидит с Богуцким и с какими-то дамами полковник Гершельман, немного влево от него седой генерал. Я готов двинуться по направлению к нему, как вдруг совершенно в противоположной стороне замечаю за одним из столиков в углу молоденькую, красивую даму и двух молодых людей в штатском. Они — не обыкновенные люди. Это видно по их благородным царским лицам. Вся публика поворачивается ко мне, наблюдая за тем, что я буду делать. Чувствую на себе взгляды всех офицеров и Гершельмана. Я подхожу к столику, вытянувшись в струнку, с поднятой рукой к козырьку и глазами, обращёнными к даме, останавливаюсь и спрашиваю разрешения.
- Ваше Высочество, разрешите остаться?
Ея Высочество княгиня Ирина Александровна едва заметным наклонением головки милостиво разрешает… Отчётливый поворот, звон шпор, и я подхожу к столику своего офицерства.
- Слушай, Алик, так нельзя — ты смутил Их Высочества, — говорит Каракановский, посмотри — они покраснели. Вся публика на них смотрит. Действительно, рядом сидевший с Ее Высочеством Федор Александрович покраснел, сидевший напротив него князь Юсупов улыбается.
За нашим столиком воцарилось молчание… Все ждали от меня сведений. Но я отвлекся совершенно другим… Сейчас я думал о них. Как любил я их, как хотел, как мечтал отдать, положить за них жизнь. Почему они, мелькало в моём уме, ничего не предпринимают, почему они молчат, ведь таких, как я много… Покажи, скажи хоть одно слово, и мы пойдём на всё, на смерть! Нужно убить Троцкого, Ленина — убьём; нужно взорвать Исполком — взорвём; идти в рядах на бой — пойдём! Я вспомнил тех мальчиков. Ведь они — Поповы, Ханжёнковы, Певцовы умирали там, в степях, только за них — Романовых. Несколько раз и я смотрел смерти в глаза, хотел её, но она не шла, и каждый раз, когда из "нагана" я разбивал череп красноармейца, я думал одно: я мщу этому проклятому рабу за то, что он поднял руку на своего господина…
Кликни только, и сейчас вокруг твоего царственного имени соберемся мы. Нас будет немного, но мы будем сильны, сильны духом.
Среди нас не будет дезертиров, не будет изменников, не будет "ловчил". Мы все будем рваться вперед, с единым желанием умереть за тебя. И как легко, как приятно будет умереть, зная, за что умираешь… Пусть десять десятых нас погибнет, лишь бы ты царствовал. На нашей крови ты должен строить своё благополучие. Ты наш господин, повелитель, а мы твои рабы. Прикажи, и мы разорвём на части наших братьев, отцов, не подчиняющихся твоей, единой и священной воле!
Ведь не может быть никаких на Руси Добровольческих, Северных, Южных, Донских, Кавказских, Астраханских армий, могут быть только две: республиканская — жидовская армия и монархическая — Романовская. Ведь не всё ли равно нам, стоит ли во главе государства Керенский, Троцкий или Скоропадский. Совершенно безразлично, — все они узурпаторы, все — самозванцы… Первый без всякого Всероссийского Земского Собора объявил Россию демократической республикой, а себя — её президентом, второй — народным комиссаром какой-то рабоче-крестьянской, "чрезвычайной" республики, третий решил самоопределиться, и приказом кайзера стал гетманом всея Украины… Нет, пока живы Романовы, Россия — их.
- Ну, Алик, говори же, наконец. Есть ли что-нибудь? — перебил мои мысли Мейер.
Я очнулся. Сейчас предстоит другое…
- Да… Некий Заленский…
- Его социальное положение, — спрашивает Каракановский…
- Присяжный поверенный, какой-то…
- В чем обвиняется? — задает вопрос Мейер.
- Председатель местного ревкома, подписывал смертные приговоры зверски расстрелянным на молу офицерам…