Анри Труайя
Зеленый блокнот
Как всегда по воскресеньям в одиннадцатом часу утра Марсель Лоближуа остановился на поляне посмотреть, как играют дети. Мяч подкатился к нему, и он, прикинувшись маститым футболистом, отослал его игрокам. Игра продолжилась. Интересно, спросил он сам у себя, что сейчас думают о нем мамаши этих сорванцов, сидящие в тени на желтых чугунных скамьях, и с удовольствием вообразил, что некоторые принимают его за бывшего чемпиона, с грустью наблюдающего за молодыми надеждами, или за крупного ученого скромной наружности, который, гуляя по Булонскому лесу, измышляет способы приблизить Луну к Земле; хотя он мог быть и беззаботным банкиром, за которым вблизи следует его американский автомобиль… Мысль, что его могли принять за одну из этих особ, немного утешила его — второго бухгалтера в позументных мастерских Плоша и Дюклоарека, а ведь ему уже сорок пять. Зарабатывал он мало, жил плохо и ничто не обещало, что в будущем его положение улучшится. Он не брал с собой жену, дочь и сына на эти долгие воскресные прогулки, которыми очень дорожил, потому что их присутствие ежесекундно напоминало бы ему о том, что он неудачник, снабжен ярлыком и помещен на далеко невидную полку! К тому же он заметил, что когда выходишь в Булонский лес с семьей, люди на тебя смотрят меньше: вероятно, человек здесь в сопровождении жены и своего потомства теряет в глазах окружающих ореол загадочности, который при других обстоятельствах колышется вокруг него, словно мерцательные реснички у одноклеточных.
…С выпяченной точно у гренадера грудью, он отошел от поляны и направился к толпам гуляющих, их ясные силуэты бродили у озера. Проходя аллеей для верховой езды, в глубоко изрытом песке он увидел небольшой темный предмет прямоугольной формы и поднял, стряхивая с него песчинки: это был дорогой блокнот в кожаной темно-зеленой обложке. Раскрыл его — и сердце заколотилось: из внутреннего кармашка торчали ушки небрежно вложенных банкнот, крупных купюр. Сосчитал. Их оказалось восемь, по пятьсот франков каждая.
Марсель живо огляделся кругом: его никто не видел. Впрочем, это не имело значения. Он завтра же отнесет деньги владельцу, лишь бы в блокноте был указан адрес. Марсель лихорадочно пролистал его. Данные владельца значились на первой странице: Жан де Биз, 50, авеню Фош. Телефон: Пасси 00–34. Так или иначе, не будь адреса, он отнес бы блокнот в комиссариат. Он задумался о состоятельном Жане бе Биз, который живет на авеню Фош (все знают почем жилье в том районе) и позволяет себе терять четыре тысячи франков на аллее для верховой езды. Видимо, перед тем, как сесть на лошадь, он сунул блокнот в задний карман брюк… но пуговица оторвалась, и блокнот выпал. Как все же легкомысленно носить при себе столько денег! Да еще в блокноте! Это могло только означать, что для Жана де Биз четыре тысячи франков — сущий пустяк! Очень может быть, что он не помнит даже точной суммы и сожалеет лишь об одном блокноте! Но сам по себе блокнот, казалось, не имеет видимой ценности: он мало был похож на записную книжку или справочник. Большинство страниц его пустовало. Лишь на некоторых промелькнули несколько несвязных слов, цифр, телефонных номеров, мелких геометрических фигур. Чем дольше Марсель размышлял, тем больше убеждался, что Жан де Биз не так уж и обрадуется, обретя свои франки, нежели он — сам Марсель, которому деньги пришлись бы сейчас кстати. Уж если припрет, подумал он, вышлю блокнот чуть позже, по почте, анонимно. Он ощупал банкноты, обнюхал (от них шел приятный запах воска, краски и бумаги) и вложил в свой бумажник. С такой припаркой на сердце ему стало совсем хорошо: тройное жалование и как раз перед отпуском! Подумать только, провидение столь щедро одаривает его именно в тот час, когда он меньше всего в него верит! Минутами к радости цеплялись легкие угрызения совести, но он без труда оправдывал себя, мол, если б эти деньги принадлежали бедняку (где это видано, чтобы в кармане бедняка было четыре тысячи франков?), то он бы непременно вернул их сей же час. Марсель был бухгалтером, а бухгалтерия — удел частных. И сейчас он считал, что поступил честно, — и это спасало его от терзаний лучше всяких умозаключений. Тем не менее он поспешил убраться, опасаясь в душе, как бы всадник-миллионер вдруг не объявился на своем скакуне и не спросил бы грозно: «Вы не видели здесь блокнот в зеленой обложке?» Что он ему скажет? Сознавая себя мишенью, Марсель то и дело оборачивался. Одно плечо даже просело, словно на него опустилась карающая длань правосудия или, как минимум, полицейского. Он успокоился, лишь выйдя к воротам Майо, где было людно. «Ну теперь, когда следы запутаны, можно считать четыре тысячи франков своими». Остаток пути он прошел насвистывая. Вот поди и разберись, имелось ли место страху и раскаянию в смятении целомудренной души?