— Ну, топайте, — сказал Плюснин. И мы пошли.
Этот предметный урок внушил мне уважение к геодезии, как к науке практической. Тут было над чем поразмыслить.
Мы работали весь день. Теодолит был послушен. С этого дня он стал моим любимым инструментом и никогда меня не подводил.
— А быстро вы его оседлали, — сказал паренек, наблюдая мои манипуляции по замеру угла очередного поворота трассы.
— Давай научу! — предложил я.
Парню было интересно, и он быстро схватывал, повторяя за мной: «Верньеры… Лимб… Алидата…» Но мне это было нужнее, чем ему. Еще в институте я знал, что если что-то кому-то объясняешь, то и сам понимаешь глубже.
Домой мы вернулись в сумерках. Всю обратную дорогу тот, что постарше, ворчал: «Хитер ваш начальник, поденщину подсунул, а мы и клюнули. С утренней зорьки до заката вкалывать, это же четырнадцать часов — две смены, по трешке за смену не выходит. Нет, может, вы там энтузиасты, романтики, а мне такая романтика ни к чему». Больше он не появлялся.
Поздно вечером, проверяя мои записи в полевом журнале, Григорьев взглянул на Плюснина:
— Помог?
— Было маленько, — сознался Иринарх Васильевич.
Григорьев был прирожденный геодезист, как прирожденным бывает хороший хирург. Много раз я любовался его работой. Он как-то одним броском ставил теодолит над точкой — вершиной угла. Причем треножник у него раскрывался враз, И уровни инструмента почти сразу оказывались на середине, оставалось только их уравновесить…
Сегодня воскресенье. И хотя у нас, полевиков, никаких выходных нет, в поле мы идти не можем, нет рабочих, отдыхают. Григорьев берет мерную ленту и зовет меня:
— Пойдем потренируемся.
Я следую за ним.
— Сколько метров будет до клуба? — спрашивает Григорьев. Я прикидываю.
— Метров семьдесят.
— Пятьдесят девять. Держи.
Я беру конец ленты, и мы замеряем расстояние. Лицо у Георгия Алексеевича серьезное, сосредоточенное, словно мы делаем очень ответственную работу.
— Пятьдесят девять метров восемьдесят сантиметров! — восторженно объявляю я. Но начальник партии недоволен.
— Я имею право ошибаться в пределах полуметра, — сурово заявляет он.
Я смеюсь над его ненапускной суровостью и над тем, что сам так безмозгло ошибся. И вообще мне весело, потому что в небе снова солнце, что в теле моем приятная усталость после напряженной рабочей недели, что работа мне по душе и что наш район называют «Уральская Швейцария».
— Ничего нет смешного, — обрывает меня Григорьев, — геодезисту глазомер необходим.
— Кстати, — немного помолчав, говорит он, — не хотелось начинать с нравоучения. Теперь одни, могу. У геодезических инструментов, — он подчеркнул слово «инструментов», — не «проверка», а именно «поверка». Слово морское. А приборами они не были никогда. Они — инструмент…
Я краснею, не знаю, что сказать, как отблагодарить его за то, что разнос этот я получил с глазу на глаз, а не на людях, беспомощно оглядываюсь и вдруг говорю:
— А сколько будет до магазина?
— Тридцать два, — следует ответ.
— Тридцать два метра сорок шесть сантиметров.
Григорьев не принимает шутки.
— Может, заглянем в магазин? — предлагаю я. — Возьмем немного по случаю воскресенья?
— Нет! — твердо говорит он. И по тону, каким произнесено это «нет», я догадываюсь, что начальник партии в принципе против спиртного…
А потом меня перевели на другое место работы. Честно говоря, мне было жаль расставаться с Георгием Алексеевичем. Меня пленяла в нем безоглядная влюбленность в работу, которую он всерьез считал значительнее и полезнее любой другой, будь то хоть космоплавание. Работая самостоятельно, я почему-то всегда чувствовал за спиной его взгляд. И, бывало, спрашивал себя: «А как бы здесь сейчас поступил Григорьев?» Становился на его место и принимал решение. Иногда я соглашался с ним, иногда нет. Но этот спор в уме, о котором никто не знал, очень помогал мне в работе.
Рисунки А. Банных
У дикого озера
Еще утром начальник Красноярского лесоучастка развел передо мной руками:
— Нету у меня рабочих, лето счас, отпуска, — потом подумал и посоветовал, — а ты того, школьников, которы поболе, возьми. Не лишка тяжела у тебя работа по лесу шастать.
— Что же мне, объявления расклеивать?
— Пошто? Ты в клуб ступай, они все там ввечеру собираются. Пустишь слушок, так, мол, и так, рабочие требуются, чтоб знали, а потом…