Жена помещика Третюхина (СИ)
Очередной летний день, расположенный где-то в конце июня не задался с самого утра. Дождь начался еще ночью и не мог никак прекратиться, он то шел как из ведра, мощным потоком, то моросил, создавая видимость затишья. Бегущие облака периодически сгущались, как будто останавливались, наткнувшись на заоблачное препятствие, накапливались до тех пор, пока вокруг темнело, словно наступил вечер и потом начинался сильный ливень. В это время птичий гомон, раздававшийся из приусадебного парка, затихал, так как птичьим связкам не хватало мощи перекричать шум льющейся воды. Небесной жидкости вылилось на землю настолько много, что грунтовые дорожки покрылись сплошь глубокими лужами и в таком состоянии держались до нового ливня. Сверкнуло, ударила молния, и раскатистый гром разорвался эхом по окраинам. Такое событие не могло пройти без внимания со стороны человеческого любопытства. На открытой веранде второго этажа загородного особняка открылась дверь, и на нее вышел мужчина с фарфоровой чашкой горячего кофе в правой руке и соответствующим блюдцем в левой.
- О, что творится, прорвало там что ли? – Обращаясь к силам природы, спросил человек с кофе.
- Так ведь зима была малоснежной. Вон, воды в пруду меньше обычного, - ответил женский голос с первого этажа, поджидавший такого вопроса.
- Ну, теперь с лихвой наполнится, еще черпать придется. – Дополнил еще один голос, но теперь мужской также снизу.
- Эх, в пользу бы эту воду, а то ведь так в землю уйдет и с концами, - сказал все тот же женский голос с первого этажа.
- В пользу, говоришь? Это надо бы обдумать. – Ответил мужчина с кофе и скрылся за дверью в дом.
Помещик Егор Аристархович Третюхин был отставным офицером, находившимся на заслуженном отдыхе. В этом году ему пошел шестой десяток лет, но это ничего для него не значило. Он был по-прежнему полон сил, обладал живым рациональным умом и еще мог задать жару любому, кто его моложе. Всему виной долгая служба в армии, на которой разгульная жизнь не приветствовалась, а режим был важнее всего. Однако в последние годы гражданская жизнь расслабила военную выправку, ремень на брюках стал застегиваться на последнюю дырочку, сон стал длиннее, еда сытее, а чувства тоньше. В прежние годы Егору Аристарховичу было не до сентиментальностей, смерть подстерегала его на каждом шагу. Он уходил на войну вместе с боевыми офицерами, командовал полком, доказывал свою честь в дуэлях и драках, но остался жив и почти невредим. Почти, если не считать, его нынешней жены Натальи Павловны, доставлявшей мучительные страдания, как в прежние времена, так и теперь.
Несмотря на дождь и уныние, Егор Аристархович собрался духом написать очередное ответное письмо своей жене, которая мучилась от одиночества в этом же доме в своей комнате. Такой письменный способ общения супруги выбрали давно, для чего в фойе стояли два скворечника с откидывающимися крышами - один для Егора Аристарховича, другой для его жены. Наталья Павловна тоже упражнялась в литературных оборотах на бумаге, она презирала своего мужа за недостаточное внимание к себе и отсутствие социальной городской жизни. Она писала ему ответные письма с признанием в оскорблении ее женских чувств, скупости слов восхищения в приусадебном парке во время прогулки, а также хандрой после полугодового отсутствия выезда в город. Егор Аристархович, будучи в чине капитана, встретил Наталью Павловну в борделе, где она работала исключительно со знатной публикой. Спустив свое жалование на бесценные ночи с этой женщиной, он вдруг понял, что лучше, чем Наталья Павловна никого на свете нет, и сделал ей предложение о замужестве. Лучше рай в шалаше, чем скотская жизнь, решила Наталья Павловна и быстро согласилась. Амбициозный молодой офицер с взрывным характером полюбил ее сущность, характер и еще маленькую душу. Постоянное его отсутствие на войнах нисколько не мешало жить его жене в свое удовольствие и тратить офицерские деньги на исполнение желаний. Так и жили от войны до войны, то вместе, то врозь. Заниматься прежним ремеслом Наталье Павловне строго запрещалось, таково было условие мужа, но соблазн подзаработать пару банкнот, чтобы скрыть излишние растраты во время долгого отсутствия супруга, иногда вынуждало ее на семейное преступление. Если Егор Аристархович по возвращению из долгого отсутствия узнавал о разврате, то устраивал дуэли с любовниками и обязательно побеждал, наказывал, осуждал, в конце концов, просто перевез суетную женушку в свое загородное имение и оставил на поруки управляющему и слугам. Когда провинциальная жизнь усмирила Наталью Павловну настолько, что задушило в ней радость от общения с мужем, с соседями, даже со слугами, то она впала в депрессию и за это винила во всем одного Егора Аристарховича. С тех пор и началась у них неудовлетворенная жизнь, потухшие чувства и бесконечные письменные обвинения в собственных неудачах.
«Здравствуйте, Наталья Павловна! Вчера видел вас в парке, когда вы гуляли перед обедом. Ваше странное поведение заставило меня удержать внимание и понаблюдать. Вы постоянно оборачивались, реагируя на любой шум так, словно ждали кого-то, потом сошли с дорожки в траву и усердно искали в ней, будто бы потеряли вчерашний день. Опасаясь, что было утеряно главное, я приказал Игорьку выдвинуться на помощь, но вы прогнали его зонтиком. Извольте объяснить свое поведение. Е.А.».
Поразмыслив немного, Егор Аристархович отложил перо и чернильницу в шкаф, потом сложил лист исписанной бумаги в четыре раза. Для удостоверения своей значимости он ногтями примял края письма так, чтобы лист стал как можно площе и сам отнес в скворечник жены на первый этаж. Привычно заглянул в свой скворечник, но там было пусто. Видно его жене нечего было написать или она ждала повода для письма.
Прошел еще один никчемный день. Дождь, наконец, прекратился, ветер смолк, мокрая трава подавила комариный произвол, а также насекомое царство. Воздух наполнился свежестью и запахом разнотравья. В низине появился густой туман. Облака рассеялись и теперь спокойно плыли по вечернему небосводу. Красное солнце медленно уходило за лес, напоследок освещая окраины своими огненными лучами. После легкого ужина Егор Аристархович надел шерстяное пальто поверх домашней одежды, переобулся в полусапожки, на голову нацепил картуз и в таком виде спустился на первый этаж, чтобы потянуть трубку с табаком на открытом пространстве у дома. По пути он равнодушно заглянул в свой скворечник, откуда вынул записку сложенную рулоном, перевязанную красной ниткой, в которой был ответ на его вопросы к жене. Не желая себя тревожить по пустякам, а также догадываясь, что ничего полезного в записке не предвидится, он сначала спокойно раскурил табак через трубку с длинным мундштуком. Эта вещица была сделана из дерева, которое не произрастало на территории Евразии, несмотря на приличный срок хранения, она по-прежнему отдавала пряным запахом и кожей. Досталась она в знак примирения с индейцами во время гражданской войны на западных побережьях Мексики. К трубке прилагался кожаный мешок с сушеным замесом из душистой травы, но табак смешивать с травой стал уже сам Егор Аристархович, будучи на родине в целях экономии и продлении удовольствия. Так вот, после того, как эфемерное ощущение от дымка превратилось в удовлетворенное чувство в затылке и где то в внутри души, он приступил к чтению.
«Здравствуйте, Егор Аристархович! С вашей стороны стыдно подглядывать за дамами в моменты одиночества и еще подсылать своих пустых доносчиков. Я действительно вчера гуляла в парке, но совершенно никого не ждала, а лишь собирала в траве ягоды земляники. Однако позвольте объяснить, что на вас нашло, когда накануне вы нарушили тишину и устроили на заднем дворе стрельбище из ружей…».