Недоброжелатель Лёли — журналист Марк Дотошник теперь бестактно иронизирует: «Что же наша красавица не воспользовалась пунктом шестым из «Золотых правил неотразимой женщины»? Там ясно сказано — «Почему бы не сразить его домашней наливкой? А пирожное парфе он не слопает? Где, боже ты мой, ты научилась так готовить? Мясом! Мясом кормите мужчину! Он добреет. И размякает. Он любит вас». Не произнести ли короче: путь к сердцу — через желудочный сок?»
А ведь это были дни (нет, ночи), когда Лёля — плакала. Не было бравады, когда утешала подруг: «Я знаю, девочки мои, что такое слезки в подушку... И люблю ваши слезки больше, чем алмаз «Шах».
Дотошник и здесь не дремлет: он тиражирует слух о похищении Еленой Шан-Гирей... алмаза «Шах»! Да, из Оружейной палаты, да, из Алмазного фонда...
И зачем ей «Шах»? — если Борис Скосырев (он прослышал, что к Лёле захаживает красавец-художник Юра Олсуфьев, обещает устроить экскурсию на Сухареву башню, показать кости колдуна Брюса) переслал с дипломатической почтой («Дг’инные носы пог’ицейских меня г’аздг’ажают») через Антуана Роланжа нежно-желтый алмаз «Флорентиец» — тот самый, что до сих пор, к-ха, числится утерянным...
Ищите, ребятки...
9.
Впрочем, чем Усатый не шутит... Почему не расплатиться с Лёлей жирным алмазом? — хоть «Шахом». За сверхоружие — парапсихологический луч — цена умеренная. Но как он действует — этот луч? Вот что Усатого интересовало. «Направыл люч на Лаврэнтиа — и узнял, какиэ мисли у Лаврэнтиа в галавэ. Можыт, он, дарагой Лаврэнтий, таварыща Сталына хочит атравить! — хау-хау-хау — шютка. Или направыл люч на Итлира — и вот Итлир стал лубить ивреев — хау-хау-хау — шютка. Я их сам нэ очэнь. Скажым, стал Итлир любыть Ыльича. Хотя Ыльич — хау-хау-хау — тоже, простыте за слово, — разбавлэнный иврэй. А эсли Сталына? Сталын — не разбавлэнный иврэй. Можыт ли Итлир, абработанный психалагыческими лючами — полубить Сталына — и перейти на иво стороню? Пюф (пыхнул трубкой). Вот — ыстарыческий вапрос. Пюф (трубкой)»
За Шан-Гирей стали приглядывать наверху. Незаметно к себе приближая. Усахаривая подарочками. Бац! — четыре тюка шелковых отрезов от неустановленного доброжелателя. Бац! — свиная морда кассира Большого театра лопнула от счастья, протягивая Лёле контрамарку «на веки вечные». Бац! — полкило икорки, пахнущей свежестью астраханской, преподнесли в мельхиоровой шайке. Бац, бац! — еще полкило, еще полкило. Скажете, она все устроила парапсихологически — в том-то и дело, что нет... Ее усахаривали анонимно, но с намеком — пусть догадается, чего от нее, к-ха, ждут... Должна догадаться — гипнотизерка! Бац! — провели телефон в ее комнатушку в Нащокинском. (Ламанова весьма удивилась, когда услышала голос Лёлечки в трубке). А заодно (потирал лапы кучер-крыс) прослушивать удобнее (телефон на дополнительное ухо настроили)...
Ясно, как случилось, что дворянка Шан-Гирей оказалась в штате дипломатических переводчиков? И не в сером жакете с серым лицом стояла у стеночки, шепча в начальственное ухо, а с брошью на демоническом лифе, с насурмленными бровями, с улыбкой плутовской, но ведь медовой! Котяра Молотов первый понял, что улыбка, а еще слегка усмиренные колером пылающе-рыжие пряди и глаза-огни, от которых душа — ха-а! — обмирала в ладонях «скромной переводчицы» — это и есть сверхоружие. Какого еще рожна?
Марк Дотошник утверждал, что пакт Молотова — Риббентропа — дело рук... Шан-Гирей. Риббентропа очаровала — вот он клякнул подпись не там, где надо. На Лёлю, на Лёлю немец обалделый смотрел. Ну и конечно — алмаз «Шах» сиял у нее на челе... Только подвирает журналишка, потому что всегда на Лёле был медальончик семейный с Девой Марией и иконкой махонькой, — на счастье Валей Маленко преподнесенной в коктебельские дни...
Валя Маленко тогда же щелкнул смешное фото — Лёля, дурачась, держит губами виноградину — делает губами «о» — и хочет хохотать, но нельзя выронить ягоду — машет рукой на своего папарацци! — почти школьница, девочка, плясунья фокстрота... Если б еще услышать, как напевает любимый романс. Напрасно его приписывают Вертинскому. Божественный Вертинский был, правда, влюблен (да нет, не в Лёлю — из-за Лёли ему глаза чуть супруга не выцарапала) — был влюблен в романс, но сочинила-то Лёля:
Жили-были туфли-лодочки...
И они поплыть мечтали.
Как кораблики и лодочки
В синие морские дали.
Но хозяйка их любила танцы
Танцевала туки-туки-тук!..
И зачем за морем африканцы,
Если дома — туки-туки-тук!..
Ну а туфельки не унимались:
Океан мечтали пересечь,
Даже если сутки не снимались,
Даже если сутки не присесть.
Плачут лодочки, а все-таки танцуют,
Им бы кораблями в море плыть,
И пока хозяйку их целуют,
Им про танцы хочется забыть.
Только в пыльном ящике, за дверью
Улыбнутся после стольких мук:
В нашей жизни знали мы веселье —
Танцевали туки-туки-тук.
10.
Заладили, — зашипят скептики, — парапсихология... гипноз... Риббентропа очаровала! На тучу грозовую — фук! — дунула... Странно, про левитацию ни гу-гу... А скажите просто: обаятельная стервочка — ваша Лёля... Если б не революция, скандалёзы с ней дальше Царского Села не расползлись бы. Во фрейлины, кажется, прочили? За каким-нибудь генералом померла бы Лёля с тоски... Старшая, например, сестра Лидия Шан-Гирей вышла за вдовца-генерала Бориса Энгельгардта, а в Гааге, в 1913-м, сбежала с актеришкой Жаком Фукэ — иллюзионистом, чревовещателем, человеком-оркестром, живым арифмометром, дрессировщиком блохастых мартышек, кумиром перекормленных детишек, ко всему прочему — шпагоглотателем... Улавливаете родство душ с младшей сестрицей?
Фукэ бросил Лидию во время гастролей в Нью-Йорке: уж больно аппетитная рыба заплыла к нему — Барбара Хаттон! Миллионерша-чудачка, владелица домика... в пятьдесят этажей! Разве могла с ней сравниться Лидия в шубке из ветхих русских горностаев? Только Лидия сыграла реванш: за ней поскакал князь Алексис Мдивани — бывший муж... Хаттон! А в порт-монэ у него — вексель на право владения сорока девятью этажами из пятидесяти... Ну и по мелочи: яхта, авто с шофером, четыре племенных рысака, каминные часы из кабинета Наполеона, рисуночек этого, как его, Гог Вана...
Но у Лёли-то в Москве не было векселя на сорок девять этажей. Приходилось, — ядовитничают скептики, — крутиться. На фокусы, как Фукэ, тоже мастачка. Разве что (ги-ги-ги) благоразумно не давала их фотографировать. Одно дело — ажитация, другое — фотодокумент для людей разумных.
А и вправду жаль, что Валя Маленко напортачил — не сфотографировал Лёлин «фокус» со стаканом, тогда, у Волошина. Вообще-то она аттракциончики не демонстрировала, но тут уломали. Лёля в углу веранды, закрыв глаза, опустив голову, — почти молилась (или дремала?), чуть качаясь вперед-назад — как долго? ну минуту, ну две, достаточно, чтобы все распалились — вдруг подняла голову — в глазах желтые светляки — вскинула руки — хлысч! — ударила ладонь об ладонь! И с запозданием услышали все — бинк! — это стакан на этажерке, в другой половине веранды, лопнул на две половины, молоко разлилось и — пяк-пяк-пяк — закапало. Между Лёлей и стаканом было расстояние в двадцать шагов.