Аннотация

— Повелитель! Я обращаюсь к твоему милосердию от имени несчастного и гонимого племени манприсов! Выслушай меня!

— Ну, хорошо… — скучающе зевнул Мурза, могучий повелитель племен наездников крылатых коней. — Говори.

Он брезгливо смотрел на униженно склонившегося у входа давно не бритого, не стриженного и нечесаного человека в грязных лохмотьях.

— Повелитель! — воскликнул тот, получив милостивое разрешение говорить. — Наши кони чахнут и хиреют от бескормицы. У них выпадают хвосты и гривы, иссыхают и отваливаются крылья. Уступи нам хоть малую часть своих пастбищ. Мы отплатим своей верностью Великим Идеалам…

— Что мне с вашей верностью делать? — пренебрежительно бросил Мурза. — Как у тебя еще язык поворачивается, говорить о Великих Идеалах? У кого — идеалы? У тебя, что ли? — Мурза скривил губы в брезгливой усмешке. — Ну, пущу я вас на свои пастбища, будете вы закармливать своих коней. А толку что? На что они годятся, ваши клячи? Жрать, да жиреть… А где будут кормиться кони, верных мне племен? Которые доказали свою верность, не то что вы…

— О, повелитель! Но ты же сам говорил, что никому не тесно на пастбищах. И в то же время никого не пускаешь на свои пастбища. Они ведь так обширны, что могут прокормить всех.

— Моих личных пастбищ нет, и никогда не было, — мрачно проворчал Мурза. — Ты нагло лжешь.

— Но, повелитель, твои люди просто не пускают нас пасти коней…

— Это тоже ложь. Моих людей нет. Каждый человек может принадлежать только самому себе. Ты пришел, и просишь. А ты сам, что ты сделал для приближения к Великой Цели? Молчишь! Тебе нечего сказать! Ты не можешь постичь Великую Цель! Потому что не можешь Знать… А знать ты не можешь… А что касается коней… Хороший конь всегда найдет себе пропитание.

Проситель что-то еще хотел сказать, но тут раб внес огромное блюдо вареных в меду баклажанов. Поставив его перед Мурзой, уполз на брюхе. Мурза плотоядно облизнулся, выбрал самый большой баклажан и жадно проглотил его, почти не жуя. Проситель нечаянно сглотнул голодную слюну. Заметив это, Мурза выбрал самый маленький баклажан и бросил его оборванцу. Тот, даже не попытавшись поймать подачку, гордо выпрямился:

— Манприсы не едят баклажанов! — выговорил высокомерно.

Мурза, изумленный не столько дерзостью наглого манприса, сколько тем, что можно не есть этих божественных плодов, застыл с разинутым ртом, забыв сунуть туда свое любимое лакомство. Придя в себя, он начал медленно подниматься, одновременно нашаривая плеть. Его мощный живот грозно навис над манприсом. Кое-как обретя дар речи, Мурза прошептал:

— А что же еще можно есть?

Но наглый оборванец не испугался. Побледнев, он положил руку на рукоятку ятагана. Мурза знал остроту ятаганов манприсов, и решил не связываться. Не пришло еще время разделаться с этим строптивым племенем. Сделав вид, будто ему просто не хочется пачкать плеть о наглеца, он надменно выпрямился, брезгливо покривился, бросил:

— Пошел вон! Уноси ноги, пока я добрый…