Когда я всё же встал с пола, то обнаружил, что вокруг меня совершенно никого нет. Все уже успели убежать дальше, вглубь этой станции. Подумать только: оказаться в космической тюрьме! Отсюда сбежать вряд-ли получится. Остаётся выполнить свой военный долг и вступить в бой наряду с остальными повстанцами. Хотя, какой военный долг? Я даже не был официально записан в списке оборонцев Теитанарии, не то что имел полноценную военную подготовку. У меня ещё не кончился испытательный срок, как случился весь этот кавардак. Теперь же я не имел выбора. Либо драться, либо сдаться, — в любом случае, я погибну. Я решил, что лучше умереть в бою, героически защищая Союз и его народы. Тогда я вернулся в кабинет и обыскал тела капитана и Глефония. Я взял капитанский бластер и закрепил его у себя на поясе, затем отнял у орденовца пистолет-пулемёт с глушителем. Подумав ещё немного, я снял с него и бронежилет. Шлема у гада не было, но лучше иметь защиту одной части тела, чем вообще её не иметь.
Выйдя обратно в коридор, я присмотрелся к электронным табличкам на стенах. Большинство из них показывало вправо, куда, как мне помнится, отводили по списку пленных, но две таблички указывали налево. Одна из них определяла местоположение уборной, вторая же гласила кратко и ясно: "ЭВАК", что означает "эвакуация". Из двух зайцев выбирают того, который пожирнее, решил я, и пошёл влево по коридору.
Глава III
Пройдя через дверь с надписью "ЭВАК" на табличке, я оказался в пустом холле, который практически ничем не отличался от других комнат. У трёх стен, исключая ту, к которой прилагались две входные двери, находились эвакуационные кабины, штук пятнадцать. Когда я обошёл и внимательно осмотрел каждую из них, то понял, что все они уже были использованы и стояли абсолютно пустые. Моя возможность найти лёгкий выход была моментально обрезана втрое. Я ещё раз прошёлся по холлу, пнув дверь последней кабинки из негодования.
На входных дверях не было ничего написано, так что я не мог узнать, куда вела вторая из них, не войдя в неё. Опасаясь встретить врагов перед собой, я занял позицию за стеной и осторожно нажал на кнопку, открывающую дверь. Раздалось шипение механизма, и два железных пласта плавно разъехались в стороны. Мне не было слышно, что происходит в комнате, так что я медленно выглянул из-за угла. Как оказалось, там и не было ничего, что могло издавать звук. То была длинная столовая, в которой уже побывали и до меня: перевёрнутые столы, разбитая посуда, но главное — девять человеческих тел, лежащих неподвижно на полу. Большинство было экипировано; трое погибли, нося обыкновенную, гражданскую одежду. Двое из них, как мне показалось, были центавриатами, судя по белоснежной коже, третий же был четырёхглазым орионовцем. В столовой остались улики, явно указывающие на отчаянную борьбу: вмятины от пуль в стенах и в полу, пролитая по всему помещению красная кровь вперемешку с оранжеватой, предметы вооружения участников боя, разбросанные повсюду.
Я медленно пошёл, осторожно наступая на плитку, словно проникаю в центр секретных служб. Резина на моих ботинках тоскливо поскрипывала в этой гробовой тишине. Я посмотрел ещё раз на тех трёх, умерших без защиты. Тут я подметил кое-что, что меня заинтересовало: орионовец лёжа на спине, держал правую руку под левой полой своей чёрной простреленной рубашки. Как будто до последнего старался что-то непременно скрыть от лап врага. Я немного постоял над телом и потом слегка подопнул его в бедро — мало ли что, вдруг он живой. Не получив ответа, я присел на корточки и взял орионовца за запястье. Окоченение трупа ещё не началось; кожа была достаточно тёплой. Я подёргал те места на его рубашке, где виднелись пятна крови. Тот факт, что кровь, хоть и начала густеть, ещё была свежей, свидетельствовал о том, что перестрелка произошла недавно. Я отдёрнул левую полу его рубашки и невольно присвистнул: орионовец держал в руке сложенную вчетверо бумажку. Я выхватил её, мигом развернул и увидел напечатанное сообщение.
В последнее время бумагой почти никто не пользовался для передачи посланий людям. Бумага была такой редкостью в этом плане, что в форме печати её можно было найти только в виде литературных произведений или официальных документов. А так, блокноты для записей были практически у всех. Почтовые службы письмами практически не занималась на тот момент, даже посылки стали развозить роботы и дроны.
На листе был напечатан целый ряд различных последовательностей, состоящих из восьми цифр каждая. "Шифровка, — сказал я себе, — точно шифровка!" Сам я не знал никаких шифров или кодов, но я предполагал, что раз шифровки печатают на бумаге (вместо того, чтобы прожигать их на дисках), а эту бумагу передают определённым людям, то она имеет какую-то особенную важность, ценность, скорее всего, политическую или военную.