Как-то я спросила, почему она продолжает пить кофе Старбакс, если в городе есть заведения получше:
– С – стабильность, – Мара постучала ногтем по букве «С» на фирменном стакане с русалкой, – Поживешь с моё – начнёшь ценить. Бывает, прикипишь к чему-то душой, а спустя каких-то двадцать лет его раз! – и прикрыли. Мелочь, а досадно. А Старбакс, он и на другом конце света Старбакс, и кофе там точно такой же, и останется таким через полвека. Аминь.
Мара ложится спать не раньше трёх утра, вымотавшись до предела. Сон для неё – это маленькая смерть, короткий отрезок времени, когда можно перестать притворяться, что ты живёшь, и она дорожит этим сокровищем. Поэтому в то утро, когда я влезла в окно её спальни и устроила изощрённую пытку ранней побудкой, мне ещё повезло: в другой день она вполне могла бы выставить незваного гостя через то же самое окно. Изабелла говорит, когда на хозяйку нападает чёрная меланхолия, она может спать сутки напролёт – не просто валяться в постели, а именно спать. Как Спящая красавица, только вот принцу, что рискнёт разбудить её поцелуем, скорее всего оторвут голову. Всё остальное время Мара страдает от бессонницы – это её личная война, которая тянется уже несколько веков.
Ещё Мара постоянно пьет кофе: когда ей тоскливо или скучно, весело или хочется покапризничать. И не только тот сливочно-карамельный кошмар, что я купила в первый раз – на каждое настроение, погоду и сезон у неё свой вкус. Но чаще она всё-таки заказывает «для Мары, как обычно», что переводится как «если я срочно закинусь эндорфинами, то прибью кого-нибудь». Иногда кажется, что кофе заменяет ей кровь – и ту, которую она пьет, и ту, что течёт в её жилах.
А я продолжала искать ответ на вопрос, которого не знала, от полудня до заката, в долгих беседах с Марой. В это время она пребывала в подвешенном состоянии, словно маятник колеблясь от состояния полной прострации до беспощадного сарказма ко всему вокруг и к самой себе, и плыла по волнам воспоминаний, стоило подтолкнуть в нужную сторону. Но чем больше я узнавала, тем дальше ускользала разгадка.
– У вампиров бывают сверхспособности? Мы умеем читать мысли, гипнотизировать взглядом? Хотя бы суперсила у нас есть?
– Господи! Где ты только этого набралась? – простонала Мара, – Вот у тебя есть суперсила? А у тех, кому ты отрубала головы, у них была суперсила?
– Нет, – я помотала головой, – но одно дело – мы, а другое – ты и другие древние. Наверняка есть что-то такое, не могли же всё это просто выдумать…
– Ещё как могли, – перебила она. – Мы всего лишь не умираем и питаемся кровью, а это банально. Такую историю никто не купит! Нет, нужно превращаться в летучую мышь, насылать кошмары и купаться в крови девственниц – о, да! даешь больше девственниц! Тебе стоит пообщаться с Вовчиком, у вас с ним одни розовые очки на двоих: он до сих пор верит, что вампиры – венец творения, а сам он – первый среди избранных.
– Кто такой Вовчик? – встрепенулась я. Мара не любила говорить о других вампирах и касалась этой темы вскользь, безо всякой конкретики и, тем более, без имён.
– Да так, один кадр… достаточно древний, чтобы не подставляться, но недостаточно, чтобы угомониться. Это он, кстати, пустил большую часть дурацких слухов – про летучих мышей, чтение мыслей и прочую чушь. Вовчик утверждает, что Бэтмен – его рук дело, типа современное прочтение древнего мифа, но, по-моему, он просто трепло.
В следующий раз я пристала к Маре с расспросами о древних. Воображение рисовало египетских богов и греческих героев, но в изложении матери всех вампиров мифы оказалась куда прозаичнее:
– Провозгласить себя богом только потому, что ты бессмертен? Чего ради? Ради безграничной власти, несметных богатств и крови, которая рекой льётся с жертвенных алтарей?! – она расхохоталась. – Вот тебе экспресс-курс по граблям нашего брата: живым богам люди предпочитают мёртвых. Совсем мёртвых – тех, которые никогда не отвечают, так что удар молнии, нашествие саранчи или чуму можно толковать как угодно… как удобно. Стоит возомнить, что ты царь и бог, как тебя предают, расчленяют и разбрасывают по земле, которую ты наивно считал своей. Как тебе такой поворот? Нет уж, будь ты хоть трижды бессмертен, открываться людям себе дороже.