— Так это ты, что ли, хотел меня видеть? Колись!
У Крымова нервным тиком дернулась щека.
Перебитый у основания нос, широкое скуластое лицо с мощными надбровными дугами, под которыми как бы терялись глаза, высокий лоб, шишковатый череп.
Кудлач!
По описанию это был именно он, но… Но как он здесь оказался? И почему коридорный беспрекословно выполняет его приказы? Ответа требовала добрая дюжина вопросов, которые роились в голове. Сцена молчания затягивалась, и Крымов, невольно откашлявшись, произнес глухим от напряжения голосом:
— Колются фраера, когда падают в следячий выдел, а ты к человеку в хату зашел, так что неплохо было бы и себя назвать.
Поначалу Кудлач только хмыкнул на это, однако, оценив поведение арестанта, голова которого, белая как лунь, полностью соответствовала погонялу — Седой, сказал уже более доброжелательно:
— Ну, ежели ты человек хороший, то и я могу назвать себя — Кленов, Михаил.
— Кудлач? — моментально отозвался Крымов.
— Кудлачом был, когда зону топтал, а сейчас в народе Михаилом Сергеевичем величают.
— Это что, как бывшего президента?
И снова Кудлач оценил поведение Седого. По крайней мере, в лице смотрящего отразилось нечто похожее на оскал насытившегося волка. Судя по всему, ему уже претило лизоблюдство его пристяжных, и этот разговор щекотал его нервы.
— Как президента, — подтвердил он. — А сам-то все-таки кем будешь?
— Крымов, Антон.
— А Седым где нарекли?
— Хочешь спросить, какую зону топтал, так уж так и спрашивай. А ежели насчет кликухи интерес имеешь, то это меня в больничке так окрестили, когда чертей в наркологии гонял.
— Неужто?.. — удивился Кудлач.
— И это было, я даже анекдот оттуда вынес. Сидит клиент в кресле перед телевизором, как вдруг сходит с экрана шикарная краля и начинает исполнять все его желания. Он ее и спрашивает: «Кто ты, красавица? Добрая фея?» А она ему: «Нет, я белая горячка».
Кудлач утробно хрюкнул, что, видимо, заменяло ему смех, однако тут же спросил:
— А сейчас как?
Крымов усмехнулся краешком губ:
— Что, боишься связываться с плебсом стебанутым?[7]
— Всякое по жизни встречалось, — пожал широкими плечами Кудлач.
— Ну и правильно, — согласился с ним Крымов. — Когда-то и я это понял. Кстати, откуда знаешь, что я здесь кукую?
— Город слухами полнится.
— Так, может, слушок прошел и о том, кто меня на эту шконку кинул?
— Догадываюсь, только это не тебя на шконку кинули, а думали мне подставу заделать.
— И кто же у вас такой ушлый? — нахмурился Крымов.
— Об этом чуток попозже, а сейчас давай-ка о твоем деле потолкуем, о том, с которым ко мне приехал. И если все срастется, то не позже чем завтра уже будешь топтать городской асфальт. Только предупреждаю сразу, с подпиской о невыезде.
«Ни хрена себе заява!» — невольно хмыкнув, подумал Крымов. Статья двести двадцать восьмая, о которой не уставал напоминать Оськин, то есть особо тяжкое преступление, и вдруг — всего лишь подписка о невыезде. Да серьезные люди ее даже в расчет не принимают. Крымов покосился на воронцовского смотрящего. Если верить классификации, которую выдвинул Ломброзо, воронцовский пахан должен был принадлежать к самой примитивной ветви российского криминалитета, а на деле…
Кудлач!
Дерзкий, независимый человек, к тому же умный и хитрый. И просто так подобное погоняло в блатной среде не получить, его заслужить надо. А кличка, приклеившаяся к тебе на зоне, — это зачастую и объективка, которая несет в себе основные характеристики заключенного.
«Так, может, “виной” всему сократовский лоб с залысинами?»
Все это в доли секунды пронеслось в голове Крымова, и он спросил то, чего не мог не спросить:
— А если не срастется?
— Думаю, — хмыкнул Кудлач, — что все-таки срастется.
Когда за Кленовым громыхнула дверь, а в замочной скважине тоскливым протяжным скрипом провернулся ключ, Крымов завалился на шконку и, засунув руки под голову, неподвижным взглядом уставился в мутно-серый потолок. Надо было хотя бы попытаться осмыслить и проанализировать столь неожиданное появление воронцовского пахана и тот непродолжительный разговор, который состоялся между ними.
7
П л е б с с т е б а н у т ы й — психически ненормальный человек, вконец опустившийся алкоголик.