— А сами вы что принимаете, когда испытываете подобное изнеможение?
— Я никогда не испытываю подобного… изнеможения, как вы выражаетесь.
— Я — тоже, к сожалению, — говорит Хольм. — Поэтому я не знаю, как им помочь. Я даю им серную мазь. Что вы на это скажете?
— То есть как это… ее втирают?
— Нет, принимают внутрь.
— Вы просто невозможны! — заливается смехом фру Хаген.
— Там должен быть еще и мышьяк, но я не рискую отпускать его без рецепта врача.
— Хотите, пойдем к этой женщине прямо сегодня же, — предлагает фру Хаген.
Хольм:
— Спасибо, и благослови вас за это Бог! Если бы вы только знали, как красиво вы это выговорили… ваш голос… золотистого тембра с сурдинкой…
— С часу до двух у меня ученик. Потом обед. Мы можем пойти в три.
— О, как это мне подходит! Вы как никто умеете угадать, когда я в состоянии выкроить время.
— Ха-ха-ха!
— Тут нет ничего смешного. Что касается меня, вы всегда все угадываете. Безошибочно. «Сердце так и распирает», как сказал виршеплет. Вы несравненны — любезны, красивы, прелестны и соблазнительны…
— А где же недостатки?
— Один недостаток у вас есть.
— Какой же?
— Вы холодны.
Фру Хаген молчит.
— Соблазнительны, но холодны.
Фру Хаген:
— Ну а вы? Вам бы только молоть языком. Вот и все. Вы щеголяете своей испорченностью, хвастаетесь и притворяетесь. А все это напускное.
— Вот это да! — произносит Хольм.
— А теперь уходите, скоро у меня первый урок.
Хольм:
— То, что вы сейчас сказали, — вы это всерьез?
— Отчасти.
— Послушайте, что бы вам дождаться меня, а вы взяли и заявились сюда с вашим продавцом марок.
— Нет уж!.. Если выбирать, то — его.
— Вот дьявол!
— Да, лучше уж он.
— Тогда я не пойду с вами к Гине в Рутен.
— Пойдете-пойдете.
— Ни за что. Но послушайте, как по-вашему, может, мне попытать счастья с Марной?
— С кем?
— С Марной. Марна, дочь Теодора из Сегельфосской усадьбы.
— Не знаю.
— Она мне очень подходит, она из тех, кто подает большие надежды, статная, роскошная женщина. Когда-нибудь мне да надо жениться.
— Разумеется. Так же, как и всем остальным. Попробуйте с Марной.
— Вы мне советуете?
— А вообще-то нет.
— Конечно, нет, я же люблю вас.
— Так я зайду за вами после трех.
Они отправились в путь, аптекарь — с перекинутой через плечо гитарой на широкой шелковой ленте, фру Хаген — под руку со своим мужем. Ну да, ведь почтмейстер освободился и присоединился к ним. «Она же мне покоя не давала!» — пояснил он. У Хольма было свое собственное мнение насчет того, кто кому не давал покоя. Его чрезвычайно раздосадовало, что почтмейстер увязался с ними, — эта персона, эта личность мешала ему болтать и дурачиться с дамой. Впрочем, погода стояла прекрасная, поля и луга зеленели, цвели и благоухали, щебетали мелкие пташки, лес оделся густой листвой, на дороге — ни души.
Почтмейстер Хаген был отнюдь не бесцветен. Чуть ниже среднего роста, зато соразмерного и крепкого сложения, с умным, приятным лицом. Он не умел поддерживать трескотню и болтовню ни о чем, но и не говорил глупостей.
— Что, если нам показаться под окнами у фру Лунд? — предложил он. — Ей сейчас так одиноко.
Хольм:
— Господи, да что же мы там будем делать?
— Вы сыграете, а Альфхильд споет.
— Ну а вы?
— Буду ходить со шляпой.
Идею не поддержали. Судя по всему, почтмейстер и не ожидал, что его поддержат, он всего лишь хотел внести свою лепту в общий разговор.
— Чтобы человеку и выцарапали глаз — странное происшествие, — заметил он.
Хольм парирует его замечание, фантазируя на ходу:
— Уж такое ли странное? Доктор возвращается от больного, желая сократить путь, идет через лес, спотыкается и накалывается на сухой сучок. Разве не так было дело?
— А-а, теперь понятно. Ну а сумеют ли в Будё сохранить ему глаз?
— Нет. Он сообщил телеграммой, что ему придется ехать в Тронхейм. Скорее всего он уже уехал.
Больше они на эту тему не заговаривали. Однако почтмейстер по-прежнему ощущал потребность что-то сказать.
— Как бы нам не напугать хозяев. А то нас многовато.
Хольм:
— Это точно, что многовато.
— Но я могу подождать во дворе.
— Ну вот еще, — отвечает фру Хаген, пожимая его руку.
Почтмейстер кивает:
— Альфхильд, твое слово для меня законно!