Следом за каретой ехало три всадника — артефактор по имени Гордей и два дружинника, которых Станислав назначил телохранителями Татьяны. Замыкали нашу процессию вьючные лошади, которые везли вещи моей сестры и обещанные графом заготовки для защитных амулетов.
Когда Таня увидела, что дождь кончился, она приоткрыла окно и осмотрелась.
— Не верится, что я снова дома, — проговорила она, оглядываясь по сторонам. — Здесь… всё стало другим. Кажется, даже воздух какой-то не такой.
— Тебе не кажется, — сказал я. — Это из-за предприятий фон Берга. Он построил пороховой завод, обогатительную фабрику рядом с нашей угольной шахтой, лесопилку и кое-что ещё по мелочи. На юге устроил свалку промышленных отходов. Так что воздух стал грязнее с тех пор, как ты уехала.
— Когда он успел всё это построить? — удивилась Таня.
— Если есть деньги и большое желание нажиться на чужих ресурсах, можно успеть и не такое, — пожал плечами я. — Но я даже рад, что он всё это построил. Потому что все эти предприятия станут нашими.
— Зачем нам нужен порох? Мы же магический род. На твоём месте я бы его просто сожгла!
Я улыбнулся. Слова сестры могли показаться детскими и наивными, но я услышал в них кое-что другое. Твёрдую уверенность в том, что враги будут изгнаны с наших земель. Она ни секунды не сомневалась во мне, как в главе своего рода.
— Я не отношусь к консерваторам, Таня. Даже магический род может использовать достижения науки себе на пользу.
— И ты хочешь, чтобы у нас на землях воняло? — поморщилась она.
— Я что-нибудь придумаю, чтобы сберечь твоё обоняние.
— Хорошо, — улыбнулась Татьяна и высунулась из кареты, чтобы посмотреть вперёд. — Уже почти возле поместья… — прошептала она.
Как раз, когда она это сказала, мы въехали на холм, откуда можно было разглядеть усадьбу. Я вдруг подумал, что это тот самый холм, с которого Соболев в своё время наблюдал за сражением — слева было то поле, где прошла последняя битва.
Таня побледнела, глядя на дыру в стене нашего дома и обвалившуюся часть крыши. Её губы задрожали, глаза метались туда-сюда, постепенно наполняясь слезами.
— Наша яблоневая аллея сгорела, — проговорила она.
— Высадим новую, — сказал я. — Кстати, буду рад, если ты поможешь бабе Маше с уютом в доме.
— Баба Маша жива? Она здесь? — тут же приободрилась Татьяна.
— Живее всех живых. Кстати, ты не знаешь, сколько ей лет?
— Понятия не имею. Сколько её помню, она всегда была старой. Лет восемьдесят, наверное.
— Мне почему-то кажется, что больше, — задумчиво произнёс я.
Таня пожала плечами, промокнула глаза платочком и тихо спросила:
— Володя, а где… мама с папой? И все остальные? Ну… их хотя бы похоронили как положено?
— Родители в склепе. Тело Кирилла не нашли после битвы.
— Как же так…
— Это война, Таня, — холоднее, чем хотелось бы, сказал я. — Как только у меня появится возможность, я отправлю людей под Орловку, чтобы они разыскали останки нашего брата.
Сестра кивнула и вдруг увидела трёх конников, которые ехали в нашу сторону.
— Это враги? — спросила она.
— Да. Патруль Муратовых. Пока что наши земли оккупированы, и они могут спокойно здесь разъезжать. Но скоро это изменится, обещаю тебе. Будь добра, закрой штору, я не хочу, чтобы они тебя увидели.
Татьяна поспешно закрыла окно и задёрнула шторку.
Когда мы поравнялись с патрулём, они молча кивнули мне, а я — им. Лишних вопросов задавать никто не стал, и все держали руки подальше от оружия.
Чем ближе мы подъезжали к поместью, тем громче раздавались звуки работы — стук молотков, гудение пил, голоса трудящихся. Несколько мужчин перекладывали крышу на конюшне дружины, женщины набирали воду у колодца и носили её в дом.
Похоже, что селяне не просто прибыли, но и уже взялись за дело. Это меня порадовало.
Из казармы вышел Никита, как всегда, в безукоризненной офицерской форме. На плечах красовались новые майорские погоны. Воевода направился навстречу, вопросительно глядя на карету и едущих за ней всадников.
— Добрый вечер, ваше благородие, — при посторонних он обратился ко мне официально. — Могу я спросить…
Я поднял ладонь, прерывая его, и спешился. А затем подошёл к карете и открыл дверцу.
Татьяна вышла на улицу, и лицо Добрынина вытянулось, а челюсть отвисла. Он застыл так, будто увидел призрака — хотя с его точки зрения так и было.
— Таня… То есть, госпожа… Как?.. — слова обрывками срывались с его губ.
— Никита, ты живой! — Татьяна бросилась к нему и обвила руками шею.