Другой наш крупный военачальник — генерал армии П. И. Батов, также воевавший в Испании, вспоминал, что как-то в доме, где был расположен штаб 12-й интернациональной бригады, нашли радиолу, и, когда включили Москву, все услышали слова песни «Широка страна моя родная». У окон виллы П. И. Батов увидел десятки добровольцев. «Плечом к плечу стояли не только наши советские граждане, но и русские эмигранты, — писал он. — Все как зачарованные слушали песню, доносившуюся из далекой Советской страны. У многих на глазах были слезы…»57 Добровольцы, как правило, не скрывали, что, участвуя в боях против фашистов в Испании, они хотят заслужить себе прощение и право вернуться на родину.
О том, что такую цель ставили русские эмигранты, воевавшие в Испании на стороне республики, рассказывает и генерал-лейтенант /176/ А. Ветров58. Тогда он — майор Красной Армии — был заместителем командира интернационального танкового полка. Во время боев под Теруэлем А. Ветров попал в стрелковое подразделение интернациональной бригады, бойцы которого — русские эмигранты из Франции — раньше служили в царской и белой армиях. А теперь они, как члены парижского Союза возвращения на Родину, присоединились к антифашистской борьбе. Что заставило их, уже немолодых и много испытавших людей, взяться за оружие — спрашивает А. Ветров. И объясняет: они хотели в бою заслужить право называться советскими гражданами, мечтали возвратиться на землю предков…
Когда началась вторая мировая война, русские эмигранты были мобилизованы во французскую армию. Содружество резервистов французской армии позднее опубликовало списки русских по происхождению солдат, убитых на войне, среди которых были и посмертно награжденные французскими орденами59. Многих из трех тысяч мобилизованных русских, постигла участь большинства французских военнослужащих — они оказались в германских лагерях для военнопленных.
В годы войны эмиграции предстояло пройти через сложные испытания. Дальше мы покажем, какое влияние на ее судьбы оказали события этой поры. Исторические победы Красной Армии вызвали перелом в настроениях многих эмигрантов. Обратимся к фактам и попытаемся на основе изучения отдельных, часто отрывочных и разрозненных данных, которые удалось почерпнуть из разных источников, составить общую картину поведения эмиграции, тех или иных ее представителей в тот решающий период истории.
Глава IV. В годы войны
1. Новое размежевание
Наряду с мобилизацией во французскую армию русских эмигрантов в ночь на 2 сентября 1939 г. среди них были произведены массовые аресты. Репрессиям подверглись члены упомянутых уже патриотических русских союзов во Франции, а сами союзы были разгромлены, все их имущество и архивы конфискованы. «Когда я вспоминаю о периоде от нападения Гитлера на Польшу до нападения его на Францию, — писал в своей книге Л. Д. Любимов, — мне всегда кажется, что германской агрессии буржуазная Франция решительно ничего не противопоставила, кроме болтовни»1.
Несколько месяцев продолжалась так называемая «странная война». Этот этап закончился 10 мая 1940 г. Немецко-фашистская армия предприняла в обход «линии Мажино» широкое наступление против французских войск. В считанные дни Бельгия, Голландия и Люксембург были захвачены гитлеровскими войсками. Англичане срочно эвакуировали из Франции на Британские острова свой экспедиционный корпус. В Париже началась паника. По дорогам Франции двигались несметные толпы беженцев.
В. В. Сухомлин, который прожил во Франции, главным образом в Париже, около 40 лет, вернувшись на родину после войны, рассказывал: «Падение Парижа потрясло не только французов, но и многих русских парижан, за исключением откровенных германофилов и фашистов»2. Взгляды самого Сухомлина к началу второй мировой войны претерпели серьезную эволюцию. После распада эсеровских зарубежных организаций и прекращения издания журнала «Воля России», одним из редакторов которого он был, он отошел от политической эмигрантской деятельности, сотрудничал во французской прессе, перевел на французский многие выдающиеся произведения русской и советской литературы, в том числе «Тихий Дон», «Цусиму», «Степана Разина», «Анну Каренину». В воспоминаниях Сухомлина имеются интересные зарисовки условий жизни русской эмиграции в трагические дни Парижа и Франции, поведения отдельных ее представителей.
На небольшом острове Олерон в Бискайском заливе, куда он уезжал из Парижа в сентябре 1940 г., Сухомлин встретил Вадима Андреева (Сына писателя Леонида Андреева), который /178/ до этого работал чернорабочим на парижской фабрике резиновых сапог. Как писал потом сам В. Л. Андреев, для него фашизм был врагом с самого момента его возникновения, а когда немцы напали на Россию — врагом ненавистным и абсолютным3. Андреев стал участником движения Сопротивления, прожил большую сложную жизнь, был автором многих стихов и ряда книг, опубликованных в Советском Союзе, и умер в 1976 г. в Женеве, будучи советским гражданином.
Но вот человек совсем другого типа. В местечке Сен Дени на том же острове жил с семьей русский эмигрант Г. П. Федотов. Мы упоминали его как одного из редакторов религиозно-мистического журнала «Новый град». Теперь этот 50-летний профессор с русой бородкой, сладенькой улыбкой и вкрадчивой речью проповедовал «моральное право» эмигрантов на измену. Еще одна судьба — И. И. Бунаков-Фондаминский, тоже один из редакторов «Нового града», бывший эсер и член редколлегии «Современных записок». Он остался в Париже, был арестован фашистами, затем отправлен в Германию и погиб в газовой камере. Разные судьбы и разные линии поведения во время оккупации Франции были особенно заметными.
Во Франции во время оккупации фашистские власти поспешили взять под свой контроль всю жизнь русской эмиграции. Они пытались организовать учет эмигрантов, направляли их на работу в военной промышленности. Так же как и в самой Германии, здесь было создано управление по делам русской эмиграции. Его возглавил некий Ю. С Жеребков — внук одного из генерал-адъютантов Николая И, до войны профессиональный танцор. Заявив, что он чувствует большую ответственность перед властями, Жеребков принялся выполнять их указания. А они требовали организации обязательной регистрации всех русских эмигрантов во Франции начиная с 15-летнего возраста4. Многие старались избежать принудительной регистрации. Это удалось сделать примерно половине из 60 тыс. русских с «нансеновским паспортом» (не имевших французского гражданства)5.
Некоторые эмигрантские деятели поторопились предложить свои услуги оккупантам. Через десять дней после падения Парижа генерал Кусонский, один из руководителей РОВС, открыто выражал свои симпатии к немцам6. Представители немецко-фашистского командования в свою очередь пытались найти в среде эмигрантов сотрудников, уверяя, что Германии нужны «русские патриоты». Но уже летом 1940 г. русские эмигранты приняли участие в первых подпольных организациях французского Сопротивления.
Борис Вильде и Анатолий Левицкий — сыновья русских эмигрантов, молодые ученые-этнографы «Музея человека» в Париже — стали активными участниками первой организации Сопротивления оккупантам. «Группа музея человека», как называли эту организацию, выпустила нелегальную газету «Резистанс» /179/ («Сопротивление»), название которой потом перешло ко всему антифашистскому движению во Франции. По воспоминаниям Сухомлина, газета «Резистанс» (первый номер попал ему в руки в конце декабря 1940 г.) имела подзаголовок: «Официальный бюллетень Национального комитета общественного спасения». Газета призывала создавать подпольные группы сопротивления, вербовать решительных и верных людей, готовиться к вооруженной борьбе.
Вскоре Б. В. Вильде и А. С. Левицкий вместе с другими членами группы были арестованы. Их долго держали в тюрьме, подвергли жестоким пыткам и расстреляли 23 февраля 1942 г. в форте Мон-Валериан под Парижем. Письмо, которое Вильде написал жене за несколько часов до расстрела, заканчивалось словами: «Я видел некоторых моих товарищей: они бодры. Это меня радует… Вечное солнце любви восходит из бездны смерти… Я готов, я иду»7.