Новая ссора, вспыхнувшая между седобородым и Джонни, положила конец игре. Фермер встал, смерив своего противника ненавидящим взглядом. Он медленно застегнулся на все пуговицы и с чудовищно напыщенным видом вышел из комнаты. Деликатное молчание у печки нарушил громкий смех шведа. В его смехе было что-то ребячливое. К этому времени остальные уже начали настороженно приглядываться к нему, словно собираясь спросить, что с ним такое происходит.
Обмениваясь шутками, трое у печки составили новую партию. Ковбой вызвался сесть с Джонни, после чего все они посмотрели на шведа и пригласили его в партнеры к приезжему с востока. Швед спросил, какая это игра, и, узнав, что она называется по-разному и что ему приходилось когда-то играть в нее, только под другим названием, согласился сесть четвертым. Он подошел к игрокам с опаской, точно боясь, как бы они не набросились на него. Опустился на стул, оглядел всех по очереди и визгливо рассмеялся. Смех этот был настолько неуместен, что приезжий с востока быстро взглянул на шведа, ковбой так и замер с открытым ртом, а Джонни придержал колоду неподвижными пальцами.
Наступило короткое молчание. Потом Джонни сказал:
— Ну, давайте! Подсаживайтесь.
Сдвинув стулья, они подставили колени под доску. Игра началась, и трое игроков так увлеклись ею, что забыли думать о странном поведении четвертого.
Ковбой оказался партнером шумным. Когда к нему приходили хорошие карты, он с размаху шлепал их одну за другой на импровизированный стол, а забирая взятки, так сиял и гордился своим умением играть, что его противники кипели от негодования. Если в игре участвует такой «шлепун», она неминуемо становится напряженной. Физиономии у шведа и у приезжего с востока горестно вытягивались всякий раз, как ковбой со стуком выбрасывал на доску своих тузов и королей, а Джонни только похохатывал, радостно сверкая глазами.
Сосредоточенность мешала им замечать странности шведа. Все их внимание было устремлено на карты. Но вот во время очередной сдачи швед вдруг спросил Джонни:
— А немало, наверно, поубивали людей в этой комнате?
Игроки разинули рты и недоуменно уставились на него.
— Что это вы какую чепуху несете! — сказал Джонни.
Швед снова залился дребезжащим смехом, в котором звучала показная отвага и дерзость вызова.
— Не прикидывайся, прекрасно ты все понимаешь, — ответил он.
— Клянусь богом, нет! — негодующе крикнул Джонни.
Сдачу приостановили, и они все трое в упор посмотрели на шведа. Джонни, видимо, решил, что ему, хозяйскому сыну, следует поставить вопрос ребром.
— На что вы, собственно, намекаете, мистер? — спросил он.
Швед подмигнул ему — подмигнул многозначительно, с хитрецой. Его пальцы, державшиеся за край доски, дрожали.
— Ты, может, меня за деревенщину принимаешь? Может, думаешь, я здесь новичок, ни в чем не разбираюсь?
— Я вас совсем не знаю, — ответил Джонни. — И наплевать мне, деревенщина вы или нет. Я вас спрашиваю: на что вы намекаете? В этой комнате еще никого не убивали.
Заговорил ковбой, внимательно смотревший на шведа все это время:
— Мистер! Да какая вас муха укусила?
Швед, видимо, решил, что ему угрожают. Он задрожал, уголки губ у него побелели. Он бросил умоляющий взгляд на приезжего с востока. Но и в эту минуту напускной задор не оставил его.
— Прикидываются, будто им невдомек, о чем я спрашиваю, — с издевкой проговорил он.
Приезжий с востока промолчал, осторожно раздумывая.
— Я тоже вас не понимаю, — последовал бесстрастный ответ.
По тому, как передернуло шведа, было ясно, что он усмотрел предательство в словах единственного человека, от которого ждал если не поддержки, то хотя бы сочувствия.
— А! Я вижу, вы все против меня! Я вижу, вы…
Ковбой, услышав это, совершенно остолбенел.
— Слушайте! — крикнул он и что есть силы швырнул колоду на доску. — Слушайте! Да вы куда гнете, а?