- Ну что сын, начнём? - Спросил Морозов-старший перекрестившись.
- Подожди, отец. - Иван перекрестился, закрыл глаза и увидел вновь "Деву". Потом поцеловал нательный крестик и взял в руки молот. - Давай, бать.
Раскалившаяся добела заготовка легла на наковальню. Молот ударил по ней, выбивая сноп искр. Рождение клинка началось. Иван словно слился с раскалённым куском металла. Бил молотом именно туда, куда необходимо было ударить и с той силой, которая была необходима. Словно что-то вело его. Заготовка остывала, из белой становясь красной. Она уже превратилась из девичьей косы в дышащую жаром полосу и стала длиннее. Иван продолжал бить молотом. Отец не вмешивался, только удерживал раскалённую заготовку клещами. Иван остановился.
- Всё пап, в горн. - Тимофей Павлович Морозов, удерживая стальную полосу клещами, поместил её в горн. Отложил клещи. Вытер рукой обильно бегущий по лицу пот. Посмотрел на сына. Ваня блестел от пота. Он повёл плечами. Под кожей перекатывались мышцы. Вот он взял деревянную братину, что-то типа кувшина с широким горлышком, в котором мама принесла квас. Стоял пил. Квас побежал ему на грудь. Тимофей улыбнулся, ладный у них с Катюшей сынок получился. Иван поставил братину назад на стол. Посмотрел на отца.
- Сам-то не замаялся, бать?
- Не замаялся. Я тебя здесь ещё перестою.
- Верю, бать. - Усмехнулся, поганец такой. Тимофей тоже улыбнулся. - Всё, бать, давай, самый раз.
Тимофей Павлович ухватил клещами раскалённую добела полосу. И вот вновь молот бьёт по ней, высекая сноп искр. Полоса удлиняется. Прутки уже приварились друг к другу, сплавляясь в одно целое и наделяя будущий клинок своими свойствами - крепостью и гибкостью. Но булат ещё не родился. Полосу сложили вдвое, сделав её короче и толще. И вновь молот застучал по ней сваривая две полосы в единое целое. Это была древняя технология многослойной ковки.
Сталь подчиняется покорно:
Её расплющивает молот,
Её из пламенного горна
Бросают в леденящий холод.
И в этой пытке,
И в этой пытке,
И в этой пытке многократной
Рождается клинок булатный...
Опять стальную полосу поместили в горн. Иван наблюдал, как она стала нагреваться. Здесь главное не передержать, не перегреть, иначе всё, клинок потеряет свои качества. Вновь молот бьёт по раскаленной полоске. Она становится всё шире. Пора сложить её по вдоль вдвое.
- Бать, зубило.
Тимофей Павлович, удерживая полосу клещами в правой руке, левой схватил приготовленное широкое зубило на длинной рукояти. Стали надрубать полосу по вдоль, в самой середине от начала и до конца. Вот зубило упало на пол. Две полосы накладываются друг на дружку. В итоге единая стальная полоса стала уже вдвое, но толще. Опять удары молота, полосы начали свариваться друг с другом. Иван продолжал бил молотом. Сколько раз они складывали полосу пополам и по вдоль, Иван не считал. Ему и не надо было считать, он знал, что увидит то мгновение, когда станет достаточно. В какой-то момент ему показалось, что всё вокруг стало нереальным. И тут он увидел глаза. Девичьи глаза, перед своим взором. Было странное ощущение. Он видел будущий клинок, по которому продолжал бить молотом, и в тоже время видел эти глаза, тёмно-карие, почти чёрные в обрамлении больших, словно опахало ресниц. "Амана!" - Проговорил он, ударяя по заготовке. Брызнул сноп искр. Девичьи глаза продолжали на него смотреть. "Дочь жаркого юга" - Подумал он и улыбнулся.
Но вскоре они стали блекнуть, отдаляться и исчезли, но вместо них Иван увидел другие глаза, ярко-синие как небо. А потом увидел губы. На них появилась улыбка, сверкнула ослепительно белая полоска зубов. "Александра! Дочь сурового севера!" Удар молотом и будущий клинок взорвался фейерверком искр. "Господи Иисуси" - Услышал Иван голос отца. Он продолжал бить молотом. Глаза никуда не уходили. Улыбка безупречных чувственных губ стала больше.
Напряжение нарастало. Ещё два удара. Лязг металла и Иван услышал победную песню клинка. Точно так же, младенец извещает этот мир своим криком о том, что он родился. И счастливые глаза родителей смотрят на него, и мать тянет к нему руки...
- Всё батя, в масло!
Тимофей Павлович, сноровисто держа клещами практически готовый клинок, сунул его в бадью с льняным маслом. Масло забурлило, раскаляясь от дышащего жаром клинка. Иван стоял и смотрел. Его грудь вздымалась, он тяжело дышал. Все его мышцы гудели, словно натянутые провода на сильном ветру. Наконец Морозов-старший вытащил клинок. Над ним ещё предстояло много работать, доводить до ума его форму, потом шлифовать и полировать. Но это уже было настоящее, смертельное в своём стремительном ударе оружие. Иван огляделся, они начали ковать утром, а сейчас уже поздний вечер, почти ночь...