Да, я висел вниз головой, но я видел все, что мне нужно было здесь увидеть, не поставив себя при этом в странное положение. И я знал, что кто бы не посмотрел, для них я был чертовски пугающим.
Там, посреди беспорядка, была Бернадетт. С северного конца коридора на нее шли восемь вооруженных мужчин, пока она боролась с девятым.
Она была не в силах понять, что я чувствовал к ней, но я знал. И причина этого в том, что она жила не только для себя. У нее были мечты, даже если она в них не признается. Мечты о поэзии, путешествиях и открытиях. Когда я лишился способности танцевать, я чувствовал будто потерял все, что делало меня человеком.
Все, кроме Бернадетты, пламени детства, которое разгоралось в моем холодном сердце, как адское пламя. Повсюду были тени, но хотя бы был один лучик света. Для меня этим светом была она, единственный источник света в уставшей душе.
Я потянулся наверх и взял пистолет, прикрепленный скотчем к воздуховоду над моей головой, используя ноги, чтобы удержаться, когда я сделал два самых простых выстрела. В возникшей суматохе я перевернулся на живот и, используя руки как рычаг, выбрался из ямы.
Это почти весело. Или было бы, если бы Берни не была в опасности.
Нежеланный смех вырвался из моего горла, когда я спрыгнул на корточки и тут же поднял пистолет, прицелившись и выстрелив одному мужчине в затылок, прежде чем встать полностью.
Когда я поднялся, то прицелился в другого.
Берни была быстрой, используя время, которое я только для нее выиграл, чтобы выйти из школы. Она либо убегала, либо шла за оружием, которое мы прикрепили к нижней части одного из мусорных контейнеров. Я ставил на последнее. Бернадетт не из тех женщин, которые бежали от пугающих ситуаций. У нее может и было слишком большое и слишком доброе для этого мира сердце, но она не сбегала.
Она не трусиха.
Оставшиеся мужчины начали стрелять в меня, но я нырнул в один из альков, а затем ударил кулаком об дверь позади меня в очень различимом ритме. Один из нашей команды открыл, впуская меня, а затем так же быстро запер ее на замок.
Здесь было окно, железные прутья которого уже отогнуты наружу достаточно далеко, чтобы в них мог поместиться человек моего роста и веса. Я это знал, потому что Хавок были теми, кто сделали их такими.
Я выстрелил в окно, когда многие студенты Прескотта в комнате закричали. Но это нормально, я привык к крикам людей. Они совершенно не влияли на мои движения, когда я выскочил на улицу и побежал к входу в школу, забегая за угол как раз вовремя, чтобы увидеть Бернадетт, лежащую на земле перед Джеймсом Баррассо.
Одна из машин через дорогу взорвалась, вздымая оранжево-красный шлейф, привлекая внимание мужчины. Секунды спустя взорвалась другая. И еще одна.
Да, определенно дело рук Хаэля.
Бернадетт в секунду поднялась на ноги, побежав за угол школы в направление двери для доставки, которая вела в столовую, к той самой точке, где мы спрятали немного оружия. Я пошел за ней, остановившись, чтобы спустить обойму в затылку мужчин, следовавших за Джеймсом.
Несколько из них повернулись и заняли место для прикрытия, вынуждая меня остановиться и сделать то же самое.
Выстрелы заполняли воздух неистовой и, кажется, бесконечной волной, но я оставался на месте, приседая за массивным куском ствола дерева, каким-то старым монстром, который поставили здесь, когда строили школу, чтобы использовать в качестве вывески. На декоративной табличке на лицевой стороне когда-то была надпись: Школа Прескотт, дом лесорубов. Теперь она гласила: Дом порки, что почти было точным.
Я не двигался, сохраняя оставшиеся патроны в пистолете для выстрелов, которые, как мне кажется, я действительно мог сделать.
Как только они поняли, что я не отвечаю огнем на огонь, мои нападающие остановились и экономили их пули. Низко приседая, я встал и бросился обратно за школу в противоположном от Бернадетт направлении. Это единственный способ вернуться в здание, когда вокруг столько членов «Банды грандиозных убийств».
Используя капот машины сотрудника, я залез в то же разбитое окно, которое использовал до этого. Только в этот раз, когда я начал забираться в класс, то почувствовал это.
Острое жало гарроты, обмотанной вокруг моей гребаной шеи.
