— Ты справишься, Аарон, — сказал я вслух, делая медленные, контролируемые вдохи, пока пульс не замедлился. — Ради Кары, ради Эшли, ради Хизер..ради Бернадетт.
Собравшись с духом, я дернул правой рукой так сильно, как только мог. Ослепительная и горячая боль пронзила тело. Я чувствовал, как протестовали мои кости и суставы, но мне было все равно. Если придется отгрызть собственную руку, как пойманный в каньоне койот, я это сделаю.
Я выберусь отсюда.
Дыши, дыши, дыши.
Я закрыл глаза и подумал о ночи, когда Хаэль и я отняли у Берни платье. Она боролась, как дикая кошка, царапала наши руки и лица. Помнил, как вернулся в машину и увидел, как Хаэль закрыл лицо руками.
— Что мы делаем, Аарон? — спросил он меня, голос был приглушен ладонями. Я не знал, как на это ответить. — Если она хочет проживать эту жизнь с нами, кто мы такие, чтобы останавливать ее?
— Иногда, ты должен любить кого-то настолько, чтобы отпустить его, — вот, что я тогда сказал.
Снова дернул рукой так сильно, что на мгновение мое сердце остановилось, странное ощущение прошлось от кончиков пальцев до мозга. Вполне уверен, что только что сломал какую-то конечность. Но проигнорировал это.
Весь путь до дома Бернадетт мы следовали за ней. Мы смотрели за ней. Ни за что, черт подери, я не оставлю свою девочку в темноте в лифчике и трусиках. Даже если она этого не знала, мы ее берегли. А затем я трахал ее. Всю ночь напролет. Снова и снова.
Еще один сильный рывок рукой, и из меня вырвался крик, который невозможно было сдержать. Это не имело значения, ведь я слышал, как уехали Дэвид и Том. Факт того, что никто не охранял меня, означал, что у Офелии не было больше денег, чтобы держать в штате кого-то из нанятых ею головорезов. Сейчас она использует лишь объедки. Мы должны продолжать снижать ее денежный поток, если собираемся выиграть.
Мои мышцы напряглись для еще одной попытки, но разум перенесся в другую ночь.
— Я боюсь, Аарон, — сказала Берни, переплетая наши пальцы. Мы дышали и прижались друг к другу лбами, будучи голыми.
— Если боишься, то мы не должны это делать, — сказал я, и был серьезен.
Если бы я думал лишь о сексе, то был бы, как мой отец. Он трахал все, что двигалось.
Это заставило мою мать покончить собой.
— Не секса, — прошептала она, пока терлась об меня. — Я боюсь, что если мы сделаем это, то станем очень близки друг другу. Если я отдам тебе свое сердце, ты заставишь меня истекать кровью?
И она отдала мне свое сердце. И я заставил ее истекать кровью.
Представил, что если бы умер здесь сегодня, то Берни с трудом бы восстановилась. Я не мог и не буду снова так с ней поступать.
С очередным криком я дернул рукой. Должно быть я на секунду отключился, потому что следующее, что я знал, это то, что моя рука свободна и лежит окровавленная и сломанная на кровати рядом со мной. «Если я отдам тебе свое сердце, ты заставишь меня истекать кровью?» — мой мозг нарисовал лицо Берни и держал эту картинку перед глазами, пока они не открылись, и я увидел, что умудрился сломать — помимо моей руки или запястья и что бы, блять, там не было.
Каркас кровати еще почти цел, но веретено, за которое я дергал, выскочило из горизонтальной части над ним. Похоже, на конце был штифт, который я умудрился отломать. С большим трудом, надо сказать. Кто бы не построил эту чертову кровать заслужил медаль, эта штука чертовски прочная.