15. Также требует уточнения и тезис о прыжках — ведь писатель-реалист «прыгает» в книжную реальность именно из реальной реальности? Конечно. Но эта писательская работа не должна быть видна читателю (не должна слишком бросаться в глаза). Выдуманная фактичность вытекает из фактичности реальной, но читатель должен воспринять как факт именно уже эту выдуманную фактичность, реальная же фактичность остается вне читаемой книги — в реальной жизни, а не в книжной реальности. Ни один художник, выставляя портрет, не выставляет одновременно натурщика. Портрет — это и есть художественная реальность, натурщик же остается в реальной реальности.
16. Но разве тогда у нас не получится, что все, что бы ни сказал рассказчик — истинно? При этом, вспомним, что именно фактическая часть происходящего в художественной литературе является наиболее сомнительной с точки зрения истинности. Под Истиной мы ведь понимаем связь с действительностью, а в действительности, повторимся, то, что «фактически» происходит в литературе, не происходит. Вот он, тот самый гордиев узел, который надо, если не развязать, так разрубить. То, что непосредственно определяет истинность в реальности, а именно — фактичность, не определяет истинности в художественной литературе. Но куда же тогда уходит эта истинность? Ответ такой: в убедительность. Ведь что и делает реалистический рассказ убедительным, как не его следование Правде жизни? Мы не доверяем тому, что ложно, доверяем — тому, что истинно. Таким образом, получается, что истинность художественного (реалистического) рассказа полностью совпадает с его убедительностью, соответственно, ложность — с неубедительностью. Истинность, так сказать, интегрируется в убедительность, ну или убедительность пропитывается истинностью. И, соответственно, разве не считаем мы реалистический рассказ неубедительным как раз тогда, когда чувствуем фальшивую ноту, а откуда и берется эта фальшивая нота, как не из нашей уверенности, что… впрочем, откуда берется эта фальшивая нота трудно что-то утверждать с непоколебимой уверенностью. Истина (или «Правда жизни» — пока что будем считать их синонимами) в художественном тексте перестает быть чем-то однозначным. Именно здесь приобретет подлинное значение сверка образа реальности читателя с образом реальности писателя. Готов ли читатель не просто воспринять предлагаемые ему факты (что нетрудно), но по достоинству оценить их? Убеждает истинность, но многие ли готовы услышать Истину?
17. Истинность истинностью, а вот что стало с правдоподобием? Оно и перешло на уровень фактичности. Фактичность художественного реалистического рассказа не бывает истинной, по той простой причине, что ее невозможно проверить, но она должна быть правдоподобной, то есть не должна явным образом противоречить нашим представлениям о том, что такое реальность и что в ней может, а что не может произойти. Если человек не умеет летать в реальности, то он не должен уметь летать и в реалистическом рассказе, это было бы невероятно, соответственно, мы бы в это не восприняли. Люди могут ходить, бегать, лежать, влюбляться, страдать, радоваться — но летать они не умеют — только если на самолетах (но не на коврах-самолетах). Ну не умеют люди летать. Это немного грустно, но такова уж реальность и в реалистическом рассказе с ней приходится считаться.
18. Итак, отметим этот важнейший момент — перемены мест между правдоподобием и истинностью при переходе в пространство реалистического художественного текста. В реальности истинность рассказа покоится на фактах, а убедительность — на правдоподобии. В реалистическом художественном рассказе правдоподобие переходит на уровень констатации фактов, истинность — на уровень убедительности (оценки фактов). В хорошей реалистической книге истинно все, кроме фактов. Хотя эта фраза и звучит несколько парадоксально, и, вместе с тем, я надеюсь, она истинна. Во всяком случае, именно в этом я стараюсь вас убедить.