Алиса отнеслась к страхолюдным созданиям с несвойственным женщинам стоицизмом, хотя уродики после нападения кота беспокойно Зашевелились, ещё более напоминая отвратительных чёрных пауков. Ещё до того, как они дошли до предместий, место каменных грибов заняли целые россыпи криво расставленных ящичков-шкафчиков без дверей — запылённых, грязных и рассохшихся от долгого стояния под открытым небом. Хотя Пётр сомневался, чтобы тут часто шли дожди. Всё вокруг выглядело очень сухо. Сухо, пыльно и как-то старо, точно внутри гигантского чердака. Ассоциация ещё усилилась, когда Пётр заглянул в один из ящичков. Он был такой низкий, что мужчине пришлось согнуться вдвое. В тесном пространстве внутри висела летучая мышь. Или некто, напоминавший летучую мышь. Из бледно-синего туловища торчали две негнущиеся лапы, вцепившиеся в горизонтальную жёрдочку. Верхняя (а может, и нижняя — как посмотреть) половина существа была туго обёрнута перепончатыми крыльями. Только движение рёбер под тонкой кожей свидетельствовало, что в создании ещё теплится искра жизни. Пётр не стал жалеть, что ничего больше не смог разглядеть. Его одолевала мысль, что у сей помеси тощего цыплёнка и нетопыря могут вдруг обнаружиться кровавые глазищи и пасть с вампирьими клыками. Остальные шкафчики-ящички занимали подобные же обитатели разной величины и на разных стадиях сворачивания. Время от времени они шевелились, зловеще шелестя. Похоже, никому нельзя было находиться в этом месте после наступления сумерек, для собственной безопасности. Тем более что своеобразный «городок» насчитывал сотни «домиков». Даже кот, заглянув в один из ящиков, отказался от охоты, фыркая с отвращением и отряхивая лапы.
В пределах видимости в стене, являвшейся одновременно лентой на платье гигантской скульптуры, были только одни ворота.
Пётр поднял голову. Вокруг башни, которая составляла талию статуи, величественно кружили сапфировые дирижабли. Только через некоторое время Пётр понял свою ошибку: пузатые творения были не транспортными средствами, а летающими рыбами с блестящей металлической чешуёй. Одна из них опустилась ниже, тяжело загребая золотыми плавниками. Если Пётр правильно определил расстояние до неё, животное должно было быть величиной, по \ крайней мере, с касатку. Теперь он лучше понимал причину отсутствия особых эмоций у Алисы — после дышащих кустов, космического зрелища над океаном или колоний шкафных нетопырей летающие карповидные гиганты вызывали гораздо меньшее удивление. Они попросту составляли одни из элементов окружающей действительности. Или недействительности.
Греческий профиль статуи с достоинством склонялся над городом. То, что Пётр издалека принял за двойной кок, оказалось парой великолепных изогнутых рогов — бараньих или позаимствованных у муфлона. И на них развевались длинные цветные ленты.
Строители, вероятно, страдали гигантоманией. Городскими воротами служил огромный срез ствола великанского дерева, потрескавшийся, с явственными годичными кругами, висевший на чудовищных железных петлях. Дерево, от которого отпилили этот пласт, было скорее всего баобабом — неким мамонтом или динозавром среди деревьев. Собственно говоря, петли у ворот имелись с обеих сторон створа, зато не наличествовало ни засова, ни ручки, ни вообще чего бы то ни было, что подсказало бы, как их открывать. Пётр поднял руку, чтобы постучать, чувствуя себя при этом невероятно глупо.
— Не надо.— Алиса положила ладонь на его кулак, а потом сделала два шага и исчезла в воротах с такой лёгкостью, будто погрузилась в воду. Пётр замер с поднятой рукой. Кот шмыгнул вслед за девушкой, а его коротенькое «мурр» одиноко повисло в воздухе. Мужчина глубоко вздохнул, потом опустил ладонь на полосатое дерево... «Может, это всё-таки не баобаб?» — промелькнула у него совершенно бесполезная мысль. Растопыренные пальцы провалились, не встретив сопротивления. Он ощутил только пронизывающий холод. И, отдёрнув руку, со страхом оглядел её. Ничего, никаких тревожных отметин. Прямо перед его носом из ворот вынырнула бледная женская ладонь, призывно манившая его пальцем. Он с раздражением втянул воздух сквозь зубы и, уже не колеблясь, вошёл в, казалось бы, сплошную твёрдую поверхность. Мгновение атавистичного страха, сердце забилось быстрее, по коже точно тысяча ледовых паучков пробежала — и он уже внутри.