Может, он бы и съел. Да вот только в его планах обнаружилась брешь. Брешь, именуемая Жнецом. Причем весьма агрессивно настроенным. Жнец молча ворвался в комнату, дав лесному духу лишь пару секунд на то, чтобы отпустить мою шею и проронить: «Благодарю тебя, фея». Чтобы я всего на пару секунд увидела, как втягиваются и исчезают в зубах тончайшие белёсые иглы, усеивающие рот Ноккави…
Дух словно бы с сожалением огладил когтями мой бок, оставляя на коже красноватые отметины. Нехотя поднялся – и вмиг вырос до потолка, обретя бесплотную форму существа, отдаленно похожего на северного оленя с крупными ветвистыми рогами.
В свою очередь, Ангел смерти растворился в густом зловонном дыму. И завязалась нешуточная потасовка.
Дым налетал на оленя, но олень начинал нестерпимо сиять, и чернота рассеивалась, вновь и вновь концентрируясь в дальнем конце «ринга». Кровавый Барон болел, разумеется, за Ноккави. А я… Я вероломно мечтала принадлежать не себе, а ему, лесному духу. Принадлежать всецело, до последней капли крови, до последней крупицы энергии. Но до чего же досадно: на сегодня он закончил.
Как выяснилось, Ноккави не был вампиром в классическом понимании этого слова. Он пил не кровь, а жизненную силу. И не до полного насыщения, а лишь чтобы хватило на восстановление Рощ Эквилири.
Нравился ли он мне? Барону – безусловно. А что насчет меня?
«Дух леса заслуживает любви, — соглашалась я, — но...»
За этим "но" неизменно следовало многоточие. Я не могла толком сформулировать мысль: что-то постоянно ускользало от внимания. Меня настораживала тьма, клубившаяся в углу; пленял зоркий пронзительный взгляд, в котором не грех и утонуть. Нас с Ангелом смерти явно связывало нечто большее, нежели рядовой приказ изъять из меня душу. Я не понимала, что именно.
Сегодняшней ночью Жнец ринулся защищать свою Ошибку Природы, не вникнув в суть вопроса. Перевес однозначно был на стороне лесного духа: он напитался моей энергией, поэтому играючи вывел противника из строя, включив сияние на максимум. Черный дым усвистел из помещения, чтобы принять первоначальную ипостась и запереться у себя в чулане – зализывать нематериальные раны.
– Спасибо, Айю, – глухо повторил Ноккави, уменьшаясь до прежних размеров и обретая облик человека. Он присел на край кровати и обеспокоенно всмотрелся мне в лицо своими томными миндалевидными глазами. – Ты как? Голова не кружится?
Я помотала вышеупомянутой головой, заверив, что всё в порядке. На самом деле меня потряхивало и одновременно жутко клонило в сон. Но всяким вампирам об этом знать необязательно.
Впрочем, один вопрос не давал мне покоя.
– Куда делось проклятие летучей мыши? Вы ведь отпустили меня, а до рассвета еще далеко…
– Процесс столь… кхм… необычного единения немного сбил настройки твоего организма. Переживаешь? – тонко и обворожительно улыбнулся Ноккави. – Не переживай, завтра будет как прежде.
– Не хочу как прежде, – закапризничала я.
Лесной дух смерил меня испытующим лукавым взглядом.
– Ну-ну.
Эй, погодите. Я что, только что подписала себе окончательный приговор?
Когда он ушел, в зеркале на шее у меня обнаружился аккуратный полукруг из едва заметных проколов: следов от тонких игл-наконечников, вырастающих у Ноккави на каждом зубе в момент забора донорской энергии. Значит, я всё-таки аккумулятор. Что ж, не самый плохой вариант.
Получив необходимый заряд бодрости, лесной дух до позднего вечера пропадал в лесу. Я отсыпалась: сегодня транслировались безудержно веселые фантазийные сны, окрашенные в цвета ультра-спектра.
Жнец бродил по дому угрюмой тенью: никак, бедняга, не мог смириться с поражением в ночной битве. Блинчиков не готовил. Ни яичницу, ни кашу не спалил. У него намечалась затяжная депрессия, поэтому к плите он не прикасался. А жаль.
Проснулась я аккурат в обед – кошмарно голодная, готовая безжалостно эксплуатировать каждого, кто под руку подвернется. Ангел смерти, конечно, подвернулся, но толку от него было мало.
– Ошибка Природы, давай сбежим, – пылко и отчаянно предложил он, нависнув надо мной у изголовья. – Не могу смотреть, что этот подонок с тобой вытворяет.