- Ты злодей, - сказала Маруся.
- Но какой же я злодей? Даже не намеревался сжечь эту хату.
- Ты зажег... мою.
Маруся радовалась его мощному, широкому в грудях телу, которое при свете луны было отлито как будто из меди.
Маруся никак не могла понять, почему обнаженный мужчина кажется больше, чем одетый, тогда как голая женщина, наоборот, кажется меньше. Так, ночью все кажется большим – и люди, и кони, и деревья. Не только на расстоянии в темноте. А тут он лежит возле нее, и был такой большой, что Маруся могла спрятаться у него под мышкой. Она так и сделала и, вдыхая терпкий запах его кожи, думала, что нет ничего важнее непотревоженного покоя в человеческом теле. Его смуглая рука на ее белых грудях казалась черной, как у мавра.
Маруся всем своим существом прислушивалась к прикосновениям этой руки, от которых в ее лоне пробегало нарастающее желание.
- Я люблю тебя, - сказал она. – Помни об этом всегда. Особенно, когда будет тяжело.
- Я и так вспоминаю о тебе ежеминутно.
- У нас впереди много случайностей и опасностей. Возможно, сейчас об этом не нужно говорить, однако, я тебя прошу, ты в трудную минуту вспоминай меня. Может так случится, что мы долго не будем видеться. Но я тебя буду чувствовать и на расстоянии. Вот возьми, - Маруся положила в его ладонь небольшой камушек величиной с воробьиное яйцо коричневого цвета с золотыми полосками. В нем, кроме коричневого и золотого, вспыхивали синие, красные, зеленые искры. - Это соколиный глаз, - сказала она. – Я нашла его на Девич-горе, где когда-то было языческое поселение. Это спаситель, он имеет магическую силу. Еще волхвам помогал видеть в темноте и достигать задуманного.
- Соколиный глаз? – переспросил Мирон, невольно вспоминая ее фамилию. – Так
70
называется этот камушек?
- Именно так. Бывает еще тигровый глаз, а это соколиный. Чувствуешь, какой он теплый?
- Чувствую.
- Этот защитник уменьшит риск. Когда почувствуешь, что он холодный и тяжелый, тогда берегись.
Соколиный глаз смотрел на него из ладони, но дело в том, что он не видел никакого колдовства в том, что говорила Маруся. Это так создано природой, что подаренный тебе камушек набирает силу защиты, так как становится частью твоей памяти, и отныне постоянно будет напоминать о том, кто подарил тебе этого защитника, и защищать от случайности. Камушек смотрел из ладони Мирона золотыми прожилками и разноцветными цветочками. Он был легкий и теплый.
- Я люблю тебя, - сказал он.
Маруся обняла его, но в ее объятиях было больше неловкости, чем страсти.
IV
В Марусе все-таки было что-то колдовское. Именно благодаря своему чутью, она много чего видела наперед. Мирон в этом убедился уже следующим утром, когда пришла команда готовиться к выступлению, и 1-ый Галицкий корпус подтянулся на свои позиции. Завтра на рассвете должен начаться штурм Киева. Отдавая распоряжения поручику Горняку, Осип Бачинский, как бы между прочим, выразил сожаление, что повстанцы дальше с ними не пойдут.
- Как... не пойдут?
- Приказ главного штаба, - сказал Бачинский. – Киев будут брать только регулярные войска. – Подергав себя за правый ус, он попросил Мирона, чтобы тот сам передал это Марусе.
Мирон взял коня и поехал. Стояла теплая погода, выдался золотой день, и ему стало так тоскливо, что даже конь под ним остановился, и так бывает, когда наездник засыпает или забывает за повод. Мирон нашел в кармане соколиный глаз – он был холодным. Чем ближе он подъезжал к той хате, где остановилась Маруся, тем более тяжелым становилось его сердце. Возле двора Мирон соскочил с коня и задернул повод за столбик ворот. Не заметив никого, ни во дворе, ни на веранде, где прошлый раз стоял часовым Василий Матияш, Мирон подумал, что Маруся снова подалась куда-то “развлекаться”.
До повстанческого лагеря Мирон погнал коня галопом, но и там под лесом не увидел ни одной души. Только теперь ему пришло на ум, что Маруся раньше его узнала о решении главного штаба и подалась гулять по собственному усмотрению. Подалась к Ангелу, или к Зеленому, не попрощавшись... Мирон отыскал в кармане холодный камушек, чувствуя, как новая печаль коснулась сердца. Мирон понял, что вчера Маруся с ним попрощалась.