— Извините, я не могу прерваться, — сказал он мягко. — Чем я могу вам помочь?
Его тон имел чуть насмешливый оттенок, как будто его развлекло что-то, о чем он расскажет, или не расскажет.
— Я так поняла, что вам звонил отец. Что он рассказал?
— Что вы расследуете убийство Джин Тимберлейк. Я, конечно, знаю, что его наняли, чтобы представлять Бэйли Фаулера. Я не знаю, чего вы хотите от меня.
— Вы помните Джин?
— Да. Да.
Я надеялась на что-то более информативное, но могла и поднажать.
— Вы можете рассказать о своих взаимоотношениях с ней?
Его рот слегка скривился. — Моих взаимоотношениях?
— Кто-то мне говорил, что она ходила в баптистскую церковь. Как я поняла, вы с ней учились в школе и возглавляли юношескую церковную группу. Я думала, может, вы с ней подружились.
— У нее не было друзей. Только покоренные.
— Вы были в их числе?
Смущенная улыбка. — Нет.
Что тут смешного?
— Вы помните, как она приходила в церковь?
— О, да, но это не я ее интересовал. Я бы хотел, чтобы это был я. Она была очень разборчива, наша мисс Тимберлейк.
— В каком смысле?
— В таком, что я бы ей никогда не понравился.
— Правда? Это почему же?
Он повернул свое лицо. Вся правая часть была обезображена, правый глаз отсутствовал,
веко было прикрыто, розовые и серебристые шрамы покрывали лицо от лба до подбородка.
Здоровый глаз был большой и темный, полный уверенности. Отсутствующий глаз создавал иллюзию постоянного подмигивания. Теперь я видела, что его правая рука была тоже покрыта шрамами.
— Что это было?
— Автомобильная авария, когда мне было десять. Бензобак взорвался. Моя мать погибла, а я остался таким. Теперь уже получше, мне сделали две операции. Тогда, церковь была моим спасением, буквально. Меня крестили в двенадцать лет, посвятив мою жизнь Иисусу. Кто бы еще принял меня? Уж точно, не Джин Тимберлейк.
— Она вам нравилась?
— Конечно. Мне было семнадцать, и я был обречен быть девственником на всю жизнь. Мое невезение. Ей нравились красивые парни, потому что она сама была такой красивой. После этого шли деньги, власть… секс, конечно. Я думал о ней непрерывно. Она была полностью продажной.
— Но не с вами?
Он вернулся к работе, отсчитывая таблетки.
— К сожалению, нет.
— Тогда, с кем?
Губы опять изогнулись в этой, почти блаженной, улыбке.
— Ну, давайте посмотрим. Сколько неприятностей я могу доставить?
Я пожала плечами, внимательно глядя на него.
— Просто скажите мне правду. Что вы еще можете сделать?
— Я могу держать рот закрытым, что и делал до сих пор.
— Может, пришло время заговорить.
Он помолчал.
— С кем она была?
Его улыбка наконец исчезла.
— Сам преподобный Хоуз. Каким он оказался. Он знал, что я ее вожделею, так что проводил со мной беседы о чистоте и воздержании. Никогда не упоминал, что делал с ней сам.
Я уставилась на него.
— Вы уверены?
— Она работала в церкви, убирала помещения воскресной школы. По средам, в четыре часа, пока не начинались занятия хора, он спускал штаны до колен и ложился на спину, поперек своего стола, пока она трудилась над ним. Я смотрел из ризницы…
Миссис Хоуз, наша дорогая Джун, страдает от специфической кожной болезни, которая началась примерно в то время. Не поддается лечению. Я знаю, потому что выдавал лекарства, одно за другим. Забавно, не находите?
У меня по спине пробежал холодок. Образ был ярким, его тон — серьезным.
— Кто еще знает об этом?
— Никто, насколько мне известно.
— Вы никогда никому не рассказывали?
— Никто не спрашивал, а я после этого ушел из церкви. Оказалось, что это не тот вид покоя, на который я надеялся.
Архив округа Сан Луис находился во флигеле, рядом со зданием окружного суда на Монтерей стрит. Трудно было поверить, что только вчера мы собирались здесь на предварительное слушание дела Бэйли. Я нашла место для парковки через дорогу, опустила монеты в счетчик и направилась ко входу во флигель. Коридор был отделан мрамором, холодный серый с темными полосками. Архив был на первом этаже, за двойными дверями.