— Это лишь жалкий старик, — сказал Ленц. — Всё что он может, лишь выкинуть пару дешёвых фокусов.
— Я в это не верю! — Сказал Стен. Самый шумный и неугомонный член клуба. Спокойная позиция клуба, сжимал его в рамки и не давал ему раскрыться. Ему было тесно среди постояльцев сообщества, его место было на улице, среди неформалов, но и в них разочаровался. Анархисты и нигилисты были безанбициозными и бессмысленными. Своими действиями, они лишь царапали оболочку и не наносили никаких увечий. Власть необходимо было разрушать изнутри и как бы ему не нравилось в клубе, как бы его обострённое чувство справедливости не рвалось на свободу, среди членов клуба он чувствовал близость к своей цели. — Марк робинсон великий человек! Он единственный кто бросил вызов и пошёл до конца!
— И где он сейчас? — Поддержал Стив Ленца. — Он проиграл.
— Возможно он и проиграл войну, но какое наследие он оставил!
— Единственное наследие, которое он оставил, — сказал Стив. — Это ты и кучка неформалов. Он пошумел и бросил всех на произвол судьбы. Как крыса, прятался по подвалам сорок лет.
— Я не знаю что происходило последние сорок лет, но знаю, что он достойный человек. Расскажи о нём, Алекс! Какой он?
— Ленц прав, — сказал я, чем сильно озадачил Стена. Я никогда полностью не вставал на его сторону, но старался поддерживать его как мог, ему было неуютно среди нас, но мне он нравился. — Его легенда, лишь легенда. Всё, что про него говорят, жалкий миф. Мне самому неприятно это осознавать, но иного пути быть не могло. Оппозиция проиграла, потому-что не могла не проиграть. Нет у него никакого влияния, он всего лишь старик.
На Стене появилась разочарованная гримаса, Алекс был груб, но решил лишний раз не питать надежды Стена. Всё было серьёзно и Алекс понимал, что если информация об Марке начнёт распространяться в массы, многие так же почувствуют надежду, которая останется без ответа. Это стоило рубить на корню.
Алекс не знал что хуже, поколение потерявшее надежду или поколение получившее его сполна.
— Я думаю оно и к лучшему, — сказал Оливер. — Кто знает, что бы случилось, если бы Марк Робинсон, оказался тем, кем его считают. Лучше плохой мир, чем хорошая война.
— Это зависит от того, какой мир нам сулит будущие, — добавил Виктор. Ему доставалось от власти больше всего. Он видел самую страшную изнанку общества и вынужден был молчать. Он видел болезни, смерть, насилие. Он был будто на войне, посреди затишья. Врачам всегда угрожали, заставляли, переписывать статистику, подделывать анализы, от такого давления, он потерял уверенность в себе и перодически страдал паранойей. — Конституция холодных времён, приведёт нас в ещё большую бедность и разруху.
— Ты готов будешь выйти на улицу, Виктор? — Строго спросил Стив.
Виктор немного растерялся и собравшись с духом уверенно ответил:
— Да!
Ленц рассмеялся и сказал:
— Ты первый, кто запрётся дома!
Виктор решил не отвечать, Стив посмотрел строго на Ленца и тот угомонился.
— Я бы вышел! — Сказал Роджер. — Будущие моих детей волнует меня больше, чем моё.
— Это того не стоит, Роджер, — сказал Оливер.
— По твоему лучше уйти с мыслью, что ты ничего не сделал? Даже не пытался.
— Я останусь при мнении, что попытки должны к чему-то приведет и если уж выходить, то строго понимать зачем и куда.
Роджер хотел возразить, но я вставил своё слово.
— Это всё равно не имеет никакого смысла. Сегодня я понял, что у нас и не была никакой оппозиции. Я не уверен, смогли бы ли мы жить по другому. Может и нет никаких иных идей и иной свободы, она лишь живёт в наших головах.
Они ещё долго дискутировали, но постулат, который выразил Алекс витал в воздухе немой дымкой. Никто не хотел с этим мириться, но всё что они могли, это лишь высказать своё негодование и выслушать друг друга.
Домой Алекс вернулся уставшим и опусташённым. Он отдал всё рацио своим друзьям и всё, что у него осталось, оголённые чувства. Именно таким любила встречать его жена, лёгким и податливым. Она встретила его, поцеловала и они отправились ужинать, она рассказывала ему про свой день, а он с великим интересом, с каким можно внимать Шекспировские истории, слушал и любовался ей как при первой встрече. Она стала его компасом, стрелкой указывающей ему путь и он был счастливее всех на свете, потому-что знал, что не заблудится.
Он отпустил этот день и лёг спать. Для себя он понял, что темп его жизни не сдвинется дальше, чем сдвинулся сейчас. В какой-то мере его это устраивало, хоть и означало конец. Не самый плохой, но такой какой есть. Пусть на этом и кончится.