К вечеру на четырнадцатую сутку, я попросился выйти. Меня вывели в холл и сняли наручники. Хмурое осеннее небо поглощала остатки летней зелени и на крыльце, виднелся сутулый и измученный силуэт Мэри. У меня накатились слёзы на глазах. Меня поражала её жертвенность, от волнения я замер. С минуты глядел на неё, после чего обмяк и попросил у рядового выпустить меня через чёрный выход, а завтра, когда она уйдёт, сказать ей, что они меня выпустили.
Я залёг на дно. Долгие месяцы работал на стройке и там же и жил. Я совсем отстранился от города, всё время проводил на объекте, изредка выходя в магазин, за самым необходимым. Многие говорили о Марке Робенсоне, но я назвался другим и сказал, что потерял паспорт.
На работе я не высовывался, практически не с кем не общался и делал то, что мне говорят. Такое поведение, в подобном коллективе не приводило не к чему хорошему. Мною пользовались, не доплачивали и всячески издевались, но мне было тошно от насилия и я не мог им ответить. Мой начальник был славянином и на работу брал в основном своих земляков, он был огромным парнем и знал толк в своём деле, что нельзя было сказать о его друзьях-бездельниках. Они организовали целую локальную диаспору и постепенно вытесняли всех кто был не их национальности. По началу мой начальник относился ко мне лояльно, но вскоре, мою молчаливость и отстранённость он воспринял как оскорбление, подумал, что мне противна их нация и компания, после чего медленно стал давить на меня, нагружая работой и обязанностями.
Я мирился с несправедливостью, в тот момент я был уверен, что это фундамент нашего общества. Моего отца оклеветали. Кроме него некому было отстаивать его честь и постепенно заголовки газет от сочувствия, переросли в ложь и неприкрытую ненависть. Его немногочисленные соратники не верили в подобные сплетни и лишь с каждым днём всё больше убеждались, что власть бесповоротно прогнила. Но некому уже было объединить их ненависть. Главной проблемой моего отца, было недоверие. Он не мог позволить себе разбрасываться народным доверием и главной фигурой в своём политическом движении ставил только себя. Наверное, он так же не мог предположить, что власть пойдёт на такие меры.
Из-за большой нагрузки я совсем потерялся в днях недели. Моя жизнь поделилась на смены. После рабочего дня, кто-то должен был остаться на ночное дежурство. Мой начальник Рик (хотя я уверен что это было его не настоящее имя), подобным образом экономил на охранниках и помимо тяжёлого рабочего дня, кому-то выпадала ноша бессонной ночи. По доброте душевной я подсобил новичку, небольшому общительному пареньку по имени Денни. Работа давалась ему тяжело и убила всю его личную жизнь и если с первым пунктом он был готов мириться, второй его никак не устраивал. Он попросил меня подменить его, а сам собирался пойти на свидание, развлечься и потратить свой аванс. Я согласился, в обмен на обещание, что в следующий раз он окажет мне такую же услугу.
Сорок восемь часов тяжёлой работы без сна ужасно вымотали меня и к концу третьего дня, я буквально спал за ужином. Рик со своей компанией громко шумели в столовой. Под столом у них лежала бутылка с какой-то жидкостью, они добавляли её в компот, чокались и сквозь тошноту выпивали до дна. Мои глаза слипались, я смотрел на всё это безумие, мне было противно от шума и вони, но я был полностью опустошён. Боль в мышцах, кровоточащие мозоли и бесконечная усталость выбивали все мысли из моей головы и в такие моменты я не чувствовал душевной боли. Я будто отрывался от своей жизни и впадал в вакуум, который медленно заполнял мою душу пустотой, понемногу истребляя из неё всё живое.
В какой-то момент Рик встал изо стола и направился ко мне. Он подошёл к моему столу и сквозь пелену усталости пробился его громкий басистый голос:
— Слушай, у нас сегодня праздник и мы намерены громко его отметить. На ночное дежурство сегодня остаёшься - ты.
— Рик я не смогу, я не спал сорок восемь часов и сейчас буквально могу потерять сознание, попроси кого-то другого.