Грейнджер присаживается на стул и наблюдает за подругой, которая копошится у плиты, ставя чайник на огонь. На ней смешной фартук с какими-то пони поедающими морковки. Рыжая копна свернута в пучок пронзенный палочкой, видимо для того, чтобы волосы не лезли на лицо, так удобнее в хозяйстве. Пахнет тыквенными кексами и мятой. Где-то сбоку шумит приглушенное радио с детскими песнями. Здесь тепло и спокойно…
Наверное только сейчас Гермиону пробивает осознание того, что она сама вот так вот никогда не бегала с мыслями в голове «что приготовить, когда вернется муж». Забавно. Ей по-скотски хочется сглотнуть этот ком в горле, но не выходит.
Конечно, она никогда не будет так рьяно делать из себя хозяйку очага. Но, Мерлин, это щемящее чувство уюта проникает в самые вены. Против него не попрешь. Гермиона думает, что ее гонка за острыми ощущениями перевесит вот это вот все: аврорская мантия заменит фартук с дебильными пони, палочка всегда будет в руке, наготове произнести боевое; не будет тыквенных кексов и детских песен, не будет этого до боли сжимающего сердце тепла и спокойствия. Будет ли у нее вообще семья, ради которой она будет заставлять себя не свернуть с моста в реку адреналина.
Это ее выбор.
Каждый из них взрослел по своему. Гермиона свернула на опасную дорогу, выбрав вечное стремление к схватке и правосудию. Да и с кем ей строить этот очаг? Смешно, но на ум ей приходит только Малфой, у которого дома из под крана течет кровь, и от которого разит этой самой желаемой опасностью. Он наваждение. Сладкое, тягучее, злое наваждение. Господи. Гермиона попалась как в липучку для мух. Он удовлетворял все желания в ее маленьком списке:
Быть опасным.
На этом список заканчивался. Драко был Драко… Конечно, он открылся для нее с другой стороны, но тем не менее не растерял все его колючки и шипы. Идеальный для ее мазохистского желания: ломать себя и подчиняться.
«Интересно, какой он в отношениях…»
— Гермиона? — Джини ставит перед ней тарелку с кексом и большой кружкой молока. Гермиона не любит его, но искренне благодарит подругу. — Ну… и как дела?
Грейнджер закатывает глаза и смеется. Вот такая была Джинни. Совершенно прямая, как рельса. Ее завуалированное «как дела» — просто пыль в глаза перед самым главным.
— Гарри рассказал, да? — сдается Гермиона.
Поттер облегченно выдыхает и двигается ближе.
— Значит, сам Драко Малфой? — в голосе возбуждение. И Гермиона понимает ее. Кто бы не удивился, узнав об этом.
— Драко Малфой, — качает головой.
— Если бы не Джеймс, — она гладит рукой уже округлившийся живот. - я бы сейчас выпила! Драко, мать его, Малфой! Вот это да! Все началось со свадьбы, да?
Гермиона не знает ответ на этот вопрос. Быть может все началось раньше, когда она встретила его у дверей Мунго. Или еще раньше, когда она увидела после школьных каникул, как ненавистный мерзавец подрос и стал действительно красивым. Она не знает. Ей проще пожать плечами, чем ответить на это.
Она мнет край скатерти и смотрит в стакан с молоком задумавшись, и вдруг чувствует как на ее руку опускается теплая ладонь подруги. Грейнджер поднимает взгляд и врезается в глаза наполненные каким-то вязким оглушительным сочувствием.
— Ты как? — произносит слишком осторожно.
Гермиона знает ответ на этот вопрос. Он простой, как палка.
«Хреново», — думает она, но отвечает:
— Сносно…
Ее предчувствие чего-то плохого стоит на пороге, осталось дождаться, когда оно постучит и ей нужно быть готовой, чтобы открыть дверь. Просто быть начеку.
— Ты же знаешь, что можешь всегда со мной пого…
— Я знаю, Джинни, просто не могу…
«Выдавить из себя ни слова»
Легче выхаркать легкие от нежелания дышать сажей страха, чем сваливать на нее все. Гермиона склоняет голову и выдавливает из себя наимилейшую улыбку.
— Значит Джеймс, да? — касается живота подруги и гладит, гладит по этим морковкам и пони на ее фартуке. Боже.
— Джеймс Сириус Поттер, — гордо произносит рыжая. — Чувствую, будто во мне растет какой-то наркоман! Иначе я не могу понять, почему мне всегда хочется нюхать краску.
— Тогда, я сейчас доем и пойдем подкинем этому сорванцу новую дозу!
*
Грейнджер сидит у себя в комнате с острым желанием коснуться виска острием палочки. Драко опаздывал уже на час. Малфой говорил, что вернется к семи вечера, но его до сих пор нет. Она не хочет заглядывать через его метку на шее, чтобы убедиться в том, что он у матери. Во-первых ее защитное заклинание обтянувшее дом Нарциссы молчало, а во-вторых она не хотела нарушать личное пространство.
Все они нуждались в тепле. Гермиона искала его у Поттеров, а Драко был у матери.
Она решает сжечь время в душе. Отмыть себя от запаха краски пропитавший волосы и смыть с себя усталость. Она находит спасение в горячей воде. И когда входит в спальню, оборачивая полотенце вокруг себя, не замечает подвоха. Хмурится лишь тогда, когда понимает, что не выключала свет, когда уходила в ванную. Комнату освещает лишь свет луны, просачивающийся сквозь резные витражи.
Девушка приближается к комоду, на котором оставила ножны и палочку, и как только ее рука касается ремней, хмелеет от горячего дыхания в затылок. Господибоже.
— Скучала?
Хрипло. Хрипло. Слишком, блять хрипло и мокро. Она сходит с ума только от его голоса за спиной.
Малфой вдавливает ее в комод и просовывает руки, чтобы коснуться узла полотенца и сорвать его. Махровая ткань облизывает тело, когда падает на пол и ей вдруг становится холодно. Гермиона разворачивается в его объятиях и ловит его ползающий взгляд по ее телу.
— Скучала, — прямо в губы. И его выдох, его дыхание вонзается Гермионе в вены.
Поцелуй получается сладко-горьким из-за съеденного кекса и выкуренных Малфоем сигарет, но никому уже не важен вкус. Грейнджер давит грудной стон, больше соскальзывающий на жалобный фальцет, когда он прикусывает ее губу и вновь целует. Мерлин. Восхитительное чувство бешеной эйфории.
Губы Драко кренит на ее щеку, скулу, он несется вниз без тормозов и рубит острым кончиком языка Гермионе артерию. Боже.
Грейнджер топит горячие пальцы в его волосах и растекается под весом тела, приклеившего к стене, перетянувшего легкие. Еще. Еще. Ей нужно еще этого долбанного чувства.
Она слепа и беспомощна перед ним. Гермионе кажется, что она поехала крышей, нечаянно прочувствовав приподнятые уголки его губ на своем плече. Вот он каков. Дьявол во плоти. Сжигает насмерть без права на последнее слово. Ядовитый, как плющ. С блядской улыбочкой и акульим взглядом. Истинный повелитель ее собственного ада.
Гермиона теряет рассудок, жмется ближе и нежно шепчет в ухо демона его имя, добавляя беззвучное: да, бери, круши, издевайся, как хочешь. Но…
— Я твоя…
Драко останавливается, каменеет, отстраняется и она видит, как напрягаются его желваки, мышцы. И вдруг он рычит, подхватывая ее под бедра и тащит. Тащит в ад. Бросает на смятую простынь и сжигает взглядом.
Грейнджер знала, что есть разные люди. Кто-то делает парочку глотков, а кто-то ест и лед в бокале виски, а потом догрызает дно. Так вот, Малфой был из вторых. Брал от жизни все. Без остатка и права на побег. Пленяя и наказывая.
Она замечает, как он старается держать себя в руках, пока расстегивает пуговицы на своей рубашке. Сантиметр за сантиметром открывая доступ к голой, бледной коже. Она прикусывает губу и отчаянно сжимает пальцы на ногах, когда он тянется к пряжке на ремне.
Он блядски красив. Переломанный шрамами. С надменным взглядом. Клочья света неравномерно выбеливают остроскошенные скулы Драко в этой темной комнате, где все черным-черно, даже стены. Но он один единственный излучает свет. Контрастирует на этом фоне.
И сердце срывается в тахикардию, когда он нависает сверху. Оно стучит и колотит по ребрам с изматывающим бешенством, кажется, еще секунда — останутся сплошь переломы. Драко терзает поцелуем рот. Она стонет и пытается притянуть его ближе, чтобы кожа к коже. Тело к телу. Но он рычит и не поддается. Издевается.