Его отец просто на нее смотрел. Потом он перевел взгляд на Кахана, но мальчик не мог думать, шевелиться или произнести хотя бы слово. Мир смыкался вокруг него, чуждый, огромный и наводивший ужас.
– Собери вещи, мальчик, – сказал отец. – И помни нас.
Потом все занялись делами, забегали вокруг него, но он ничего не замечал. Мальчик стоял в полнейшем онемении, пока собирали его немногочисленные вещи; потом ему сказали, что он должен идти за креслом Скиа-Рэй. Сначала он не шевелился, лишь смотрел, как она надела маску и уселась в кресло. Он был напуган, а не возбужден. Он не знал другой жизни и находил тепло только с теми, кто его любил. Он не хотел уходить.
Он почувствовал теплую руку в своей руке, повернулся и увидел улыбавшуюся ему Нахак.
– Пойдем, Кахан, – сказала ему сестра. – Мы всегда будем друг у друга. – Она потянула его за собой, и он зашагал, думая только о том, чтобы переставлять ноги.
Когда они приблизились к границе леса Вудэдж, с другой стороны поляны, Скиа-Рэй повернулась к нему.
– Внимательно взгляни на свою ферму, мальчик, – больше ты ее никогда не увидишь.
Как и многие вещи, которые она говорила, это оказалось ложью.
1
Лесничий наблюдал за своей смертью. Немногие могли бы такое сказать.
Он умирал не лучшим образом.
Ферма у кромки леса была единственной опорой его жизни, он верил, что она всегда будет оставаться на своем месте. Жизнь отняла его у фермы, а потом вернула туда много лет спустя – хотя все, кого он когда-то любил, к этому моменту превратились в трупы. Когда он снова ее увидел, она почти полностью лежала в развалинах. Он снова ее отстроил. Заработал шрамы и порезы, сломал пару пальцев, но все было честно. Такие раны и боль следует испытать, когда делаешь нечто достойное. Ему нравилось здесь, в дальних пределах Северного Круа, вдали от города Харншпиля, где правили Рэи, не думая о тех, кто им служил, а люди жили среди отбросов, во всем обвиняя войну, но не тех, кто стал ее причиной.
Его ферма была небольшой, три треугольных поля хорошей черной земли, поцелованных морозом, свободных от синих вен, что портили урожай и отравляли глупцов, которые решались употреблять его в пищу.
Поля окружала стена деревьев, отмечавших Вудэдж, начало великого медлительного леса. Если он смотрел на юг, мимо леса, он знал, что дальше, до самого горизонта, тянулись коричневые долины Круа, холодные и невыразительные.
К западу, скрытый за большими пальцами деревьев, которые тянулись, словно собирались покачать на руках ферму, находилась деревня Харн, куда он отправлялся только в случае крайней необходимости и где ему никогда не были рады.
Он помнил, как в детстве в вентдей его семья собиралась, чтобы посмотреть на разноцветные процессии Скиа-Рэев и их слуг, каждый из которых служил разному богу. Процессии прекратились после того, как он вернул ферму. Взошли новые Капюшон-Рэи и привели нового бога, Тарл-ан-Гига. Он был завистливым богом, который видел угрозу в сотнях старых богов, что однажды застроили землю одинокими монастырями или спали в тайных лесистых рощах.
Теперь только глупцы признавались в том, что они придерживались старых обычаев. Даже он нарисовал балансирующего человека Тарл-ан-Гига на доме, хотя существовало другое, скрытое святилище в Вудэдже. В большей степени в память о тех, кто был ему дорог, чем из-за веры в богов. Его опыт подсказывал, что они обладали лишь незначительной властью, да и ту им давали люди.
Жители Харна утверждали, что беда выходит из-за деревьев, но он с ними не соглашался: лес не причинит тебе вреда, если ты не причинишь вред ему.
Он не мог бы такого сказать о деревне.
Неприятности пришли к нему, когда пролился свет первой восьмерки.
Яркое свечение пронизывало Вудэдж, разбиваясь на копья черными ветвями лишенных листьев деревьев. Семья: мужчина, его жена, дочь и юный сын, который совсем недавно начал ходить. Совсем небольшая семья, у них не было вторых матерей и отцов, а также триона, стоявшего между ними. Браки с трионами в наши дни стали редкостью, как мультисемьи, в которой родился Кахан. Война Капюшон-Рэев отняла много жизней, и новые Капюшон-Рэи забрали трионов в города-шпили. Никто не знал причин – и лесничего они не интересовали. Дела тех, кто обладал властью, его не занимали – и чем дальше он от них находился, тем лучше.
Он не был крупным, мужчина, который вместе со своей семьей принес неприятности на ферму у кромки леса. Он стоял перед лесничим, во многих отношениях являясь его полной противоположностью. Маленький и явно голодавший, кожа покрыта оспинами под гримом и краской клана. Он обхватил себя тонкими руками и дрожал под оборванной и дырявой одеждой. Лесничий наверняка казался ему великаном: в детстве его хорошо кормили, а в юности он много работал. Его мышцы набрали силу в результате тренировок с оружием и многих сражений, и в течение многих лет он бился с землей своей фермы, которая отдавала ему свои сокровища с еще большей неохотой, чем воины – жизни. Лесничий был бородатым, его одежда из шерсти короноголовых – хорошего качества.