— Чего пустая? Светится что, кажись, — настоял на своем первый. Я почему-то подумала про то самое, что в моей груди, что Абель так и не смог забрать или потушить.
— Когда кажется, хвост свой жуй! — наставительно посоветовал второй голос. — Хозяева очередной выводок небось хотят создать, вот и тащат в Светлый дом всякую гадость!
«Я бы попросила не выражаться! Гадость, видите ли», — у меня от раздражения внутри все закрутило. Да как эти писклявые смели?! Но вид жуткого глаза и голой птицы заставил меня быть осторожной, чтобы увидеть говоривших я с самым спокойным и невинным видом, как будто хотела рассмотреть какие-то фигурки ближе, повернулась на звук.
На одной из полок сидели два крупных хомячка, одетые в фартучки, на ногах сапожки, а длинный хвост заканчивался колечком, уши были хомячьи, но мордочки — более плоские, не совсем звериные.
— Она страшная для выводка, волос темный, пятна на лице, паршивая небось, — раскрыл ротик один из хомяков и прямо в лицо это сказал. На себя бы посмотрел! Я засопела, но не обижаться же всерьез на слова хвостатого куска меха.
— Не наше дело, раз нравится хозяевам такая вот гадость… А волосы всегда можно выдернуть, будет гладко и красиво, — заважничал второй хомяк, и я не выдержала:
— Я тебе сейчас такое красиво сделаю, что от счастья светиться будешь, — глупо ссориться с галлюцинациями, но иногда хочется.
— Она видит! А ты говорил пустая! — заорал первый хомяк, ему вторил писклявым басом второй. Они подскочили на лапки, сцепились хвостами, и крошечные сапожки дробно застучали по дереву. Мгновение — и две упитанные шерстяные тушки втянулись в какую-то щель между изящной вазой и драпировкой. Лезть туда я не стала, хотя и посмотрела примерно, где ж там спрятаться можно было, но не нашла и следа хомяков. Говорящих хомяков в сапогах. Теперь я видела все.
Или нет?..
Где-то рядом хлопнула дверь, я подскочила на месте как те хомяки, зачем-то попыталась спрятаться, но судя по шагам это были люди, а не… кто-то.
— Бабуля! — голос Абеля стал прямо спасением, я сразу же расслабилась. А что, знакомое лицо — уже отлично.
— Ни капли почтения! — ответил ему дребезжащий женский голос, чуть прокуренный, такой суровый. Как-то показываться на глаза этой бабушке — пусть она и собиралась фарфор, и цветные вязаные коврики — расхотелось.
— Многоуважаемая бабуля, — выкрутился Абель, — у меня серьезный случай!
— У всех серьезный случай! — рявкнула бабуля с каким-то резким хеканьем, что-то чвякнуло, как будто плеснуло и неприятно хрустнуло. — В доме с десяток экеков, хоть детей спрятать успели, но противные ж, твари, без меры. Пробрались вслед за иситогами. В этом году нехорошее у меня ощущение, как бы не бы выполз из сумрака кто-нибудь проблемнее иситогов, — она зацокала языком. — А как там Верина? Ты девочку не обидел? Я понимаю, что не по любви все у вас, но ты меня послушай: меня с твоим дедом тоже бабка свела. Но потом это и на благо обернулось, сердце к сердцу без малого пятьдесят два года прожили!..
— Верю, бабуля, — Абель вздохнул. — А что с Вериной, знать не знаю. Проблем она нам принесла, подставила другую, ничего не знающую девушку…
— От шрадова девка! — басом охнула бабушка Абеля. — Как так-то?! Чего ж не заметили?
— А кто заметил бы? Мне ее видеть было нельзя, собирали ее мои троюродные тетки… Никто даже спросить не подумал. И так все ясно же!
— И маска… — вздохнула бабушка. — А что бедняжка?
— Думала, что на экскурсии. Еще и иситога рассмотрела.
— Ужас какой! Веди скорее девочку сюда. Надо ее обратно вернуть! Извинимся, настойки накапаем, чтобы кошмары не снились и быстрее все забылось, раз туристка, то пусть Роуз обустроит ее в пансионе на недельку…
— Есть проблемы, — с заминкой сказал Абель. — Во-первых, она сбежала.
— Ты совсем свет потерял, — охнула бабушка. — Куда пустой девочке и без сопровождения здесь!
— И во-вторых, она не пустая. Мой свет в ней прижился. Я, кажется, женат.
Так, замечательно, он, значит, женат. А меня никто спросить не хочет?! От удивления я сильнее надавила на дверь и чуть не вывалилась наружу из комнаты.
Глава 4. Кто и кому жена
— День добрый, — я решила быть вежливой, ну и потом, кроме как «день добрый» не смогла из себя ничего выдавить.