— Тогда у тебя плохой мир, — постановляет он. — Лучше к нам приходи жить.
— Твой дедушка тоже живет в подобном мире, но ты же его в свой мир не зовешь, — отзываюсь справедливо.
— Это потому что мама с дедушкой не дружат. Они давным-давно поссорились, и мама ушла от него ко мне, — удивляет ребенок.
— Хм… — озадачиваюсь я. — А из-за чего поссорились?
— Так бывает, — явно повторяет слова матери Макс. — Я не знаю. Но деда на маму очень громко кричал вчера. Из-за папы, — заканчивает доверительным шепотом.
Занятно…
Снова улыбаюсь.
— Да уж. Бывает. Но ничего. Зачем тебе кто-то еще, если есть я, верно? — слегка подкидываю его на руках, вызывая смех у мальчишки.
— Наверное, — отвечает и ищет глазами мать.
— Не наверное. Точно тебе говорю.
На разговор дочь прокурора тратит не больше пяти минут, но, судя по тому, как она прикусывает губы, трет пальцами лоб и то и дело хмурится и вздыхает, проходит тот совсем не легко.
— Не знаю, кого там твоя мама прежде выставляла в качестве твоего папы, но теперь им буду я. Как тебе?
— Ты? — искренне удивляется Макс. — Будешь моим папой?
— Я, — подтверждаю и прижимаю его к себе ближе.
— Правда-правда?
— Правда-правда.
— Да. Я хочу, — радостно кивает, но тут же поджимает губы. — Но только если мама разрешит, — добавляет, снова ища глазами Туманову.
Та разговор заканчивает еще минуту назад, но продолжает стоять на прежнем месте, глядя на свой телефон.
— Она не может запретить мне, — отвечаю сыну, а сам тоже на нее смотрю. — Сам у нее спроси, если не веришь. Хотя, на будущее, если я что-то тебе говорю, то так и есть. Даже не сомневайся. Мое слово — закон, — заканчиваю с пафосом и усмешкой, отпуская ребенка.
К матери.
В следующее мгновение я наблюдаю, как девушка, присев на корточки перед сыном, что-то негромко говорит, привычно мягко улыбаясь тому, пусть и через силу, после чего оба идут в мою сторону.
— Она сказала «да», — гордо оповещает меня Макс и снова лезет ко мне на руки.
Подхватываю и несу к машине.
— А я тебе что говорил?
Ребенок кивает и крепко обнимает меня за шею, насколько позволяет ему комбинезон и длина детских ручек. Странное ощущение. Еще более странно то, что от переполняющей меня ярости не остается и следа, а я только сейчас замечаю.
— Папа, — произносит совсем тихо в шею, почти вопросительно, словно и сам не верит, что говорит это.
Что я там о странностях только что говорил?
Теперь уж совсем непривычно…
И вместе с тем, то самое. Родное. Мое.
Никому не отдам…