Из этого последнего положения можно также понять, каким образом посвящение, принимающее ремесло в качестве «опоры», осуществляет в некотором роде обратное отражение на исполнение этого ремесла. Действительно, существо, полностью реализовавшее возможности, для которых его профессиональная активность является только внешним выражением, и владеющее, таким образом, действенным познанием самого принципа этой деятельности, с этого времени будет сознательно выполнять то, что сначала было лишь совершенно «инстинктивным» следствием его природы. Таким образом, если инициационное познание для него родилось из ремесла, то последнее, в свою очередь, становится полем приложения этого познания, от которого оно уже не может быть отделено. И тогда будет полное соответствие между внутренним и внешним, и созданное произведение сможет стать не только лишь в некоторой степени и более или менее поверхностным выражением того, что было задумано и исполнено, а реальным и адекватным выражением его; это то, что составляет «шедевр» в подлинном смысле слова.
Из этого можно легко увидеть, насколько истинное ремесло далеко от современной промышленности, вплоть до того, что можно их назвать противоположностями, и насколько это, к несчастью, верно, что ремесло "в царстве количества" является чем-то отжившим, как это охотно утверждают сторонники «прогресса», естественно, приветствующие это. В индустриальном труде рабочий не должен ничего привносить от самого себя, и даже проявляется великая забота помешать этому, если бы у него появилось малейшее побуждение; но это даже и невозможно, потому что вся его деятельность состоит в том, чтобы приводить в движение машину, к тому же он стал совершенно не способен к инициативе из-за своего «образования» (formation) или, скорее, профессиональной деформации (deformation) полученной им, которая является как бы антитезой древнему ученичеству и цель которого состоит в том, чтобы обучить его выполнять некоторые «механические» движения всегда одним и тем же образом, не понимая их причин и не думая о результате, потому что он не сам, а машина на самом деле изготовляет предмет. Раб машины, человек сам становится машиной, и в его труде больше нет ничего подлинно человеческого, так как он не включает больше использования ни одного из качеств, составляющих именно человеческую природу.[31] Все это приводит к тому, что на современном жаргоне принято называть «серийным» производством, цель которого — производить большее количество возможных объектов, и объектов, насколько возможно более похожих друг на друга, предназначенных для использования людьми, которые также предполагаются совершенно похожими; именно в этом триумф количества, как мы это выше сказали, и это также тем самым есть триумф однообразия. Эти люди сведены к простым нумерическим «единицам», их помещают жить, мы не скажем, "в дома", потому что это слово не подходит, а в «ульи», в которых жилища сделаны по одному и тому же образцу и меблированы вещами, «серийно» сфабрикованными таким образом, что из среды, в которой мы живем, заставляют исчезнуть всякое качественное различие; достаточно изучить проекты некоторых современных архитекторов (которые сами называют эти жилища "машинами для жилья"), чтобы увидеть, что мы ничего не преувеличиваем; во что превратилась традиционная наука древних строителей и ритуальные правила, предшествовавшие основанию городов и зданий в нормальных цивилизациях? Бесполезно продолжать дальше, так как надо быть слепым, чтобы не видеть пропасть, отделяющую их от современной цивилизации, и всякий, без сомнения, согласится признать, насколько велико различие; только то, что огромное большинство современных людей прославляет как «прогресс», нам представляется, как раз наоборот, глубоким падением, поскольку это явно лишь результат падения, без конца ускоряющегося, которое влечет все современное человечество на «дно», где царит чистое количество.
Глава 9. ДВОЙНОЙ СМЫСЛ АНОНИМНОСТИ
В связи с традиционной концепцией ремесел, составляющей одно целое с концепцией искусств, мы должны отметить еще один важный вопрос: традиционное произведение искусства, например, произведение средневекового искусства, в основном, анонимно, и только совсем недавно, по причине воздействия современного «индивидуализма», стали стремиться связать некоторые сохранившиеся в истории имена с известными шедеврами, хотя эти «атрибуции» часто являются весьма гипотетическими. Эта анонимность совершенно противоположна постоянной озабоченности современных художников утвердить и сделать известной прежде всего свою индивидуальность; с другой стороны, поверхностный наблюдатель мог бы предположить, что она сравнима с также анонимным характером продуктов современной промышленности, хотя они, конечно, ни в коем случае не есть "произведения искусства"; истина состоит совсем в ином, потому что если действительно в обоих случаях есть анонимность, то по совершенно противоположным причинам. Как и во многих других случаях, анонимность вследствие обратной аналогии может быть понята сразу в высшем и в низшем смысле: так же, например, как в традиционной социальной организации человек может оказаться вне каст двумя способами, либо потому что он над ними (ativarna), либо потому что он под ними (avarna); очевидно, что это две противоположные крайности. Сходным образом те современные люди, которые рассматривают себя как бы вне любой религии, находятся в крайней противоположности по отношению к людям, которые, проникнувшись принципиальным единством всех традиций, не связаны больше исключительным образом ни с одной частной традиционной формой.[32] По отношению к условиям нормальной и в некотором роде «средней» человечности одни находятся по эту сторону, тогда как другие — по ту; можно сказать, что одни пали в «инфрачеловеческое», тогда как другие поднялись в «ультрачеловеческое»: первый случай представляет собою современную анонимность, анонимность типа толпы или «массы», в том смысле слова, в каком ее понимают сегодня (это совершенно количественное слово «масса» очень знаменательно), а второй случай это традиционная анонимность в ее различных приложениях, включая те, которые касаются произведений искусства.
Чтобы это хорошо понять, надо обратиться к принципам учений, общим для всех традиций: существо, достигшее сверхиндивидуального состояния, тем самым освобождается от всех ограничительных условий индивидуальности, то есть оно вне определений "имени и формы" (nama-rapa), которые составляют сущность и субстанцию этой индивидуальности как таковой; оно, следовательно, поистине «анонимно», потому что в нем «я» ("moi") стерлось и полностью исчезло перед «Само» ("Soi").[33] Те, кто в действительности не достигают такого состояния, должны, по крайней мере, в силу своих возможностей стремиться его достичь, и следовательно, в той же мере, деятельность их должна имитировать эту анонимность и, можно сказать, каким-то образом быть ей причастна, что дает им «опору» в их духовной реализации в будущем. Это особенно хорошо видно в монашеских установлениях, действующих в христианстве или буддизме, где то, что можно назвать «практикой» анонимности всегда поддерживается, даже если ее глубокий смысл часто бывает забыт; но не следует думать, что отражение этой анонимности в социальном порядке ограничивается этим особым случаем, это означало бы строить иллюзии из-за привычки различать «священное» и «светское», различие, которое, повторяем, не существует и даже не имеет никакого смысла в строго традиционных обществах. То, что мы сказали о «ритуальном» характере, в который облечена вся целиком человеческая деятельность, это достаточно объясняет; а в том, что касается именно ремесел, то мы видели, что этот характер позволяет говорить здесь о «священстве»; следовательно, нет ничего удивительного в том, что анонимность будет здесь правилом, поскольку она представляет собою истинное соответствие с «порядком», который artifex (художник, мастер) должен применить для реализации насколько можно совершенным образом ко всему, что он делает.
31
Можно отметить, что машина в некотором смысле противоположна инструменту, а вовсе не является «усовершенствованным» инструментом, как это многие воображают, поскольку инструмент это некое «продолжение» самого человека, тогда как машина превращает человека не более, чем в своего слугу; и если можно было бы сказать, что "инструмент порождает ремесло", то не менее верно, что машина его убивает; этим объясняются инстинктивные реакции ремесленников против первых машин.
32
Они могли бы сказать вместе с Мухиддином ибн Араби: "Мое сердце стало доступным для всех форм: оно — пастбище для газелей и монастырь для христианских монахов, храм для идолов и Кааба паломников, скрижали Торы и книга Коран. Я есть религия Любви, какой бы дорогой ни пошли ее верблюды; моя религия и моя вера это истинная религия".
33
См. об этом: А. К Coomaraswamy Akimchanna; Selfnaughling, в "The New Indian Antiquary", № d'avril 1940.