История тотемизма неизвестна. Cамые ранние упоминания о нем относятся только к XVII веку и представлены несколькими скудными записями в отчетах миссионеров-иезуитов, работавших в Северной Америке среди индейцев. Следующее столетие мало что добавило к нашим знаниям в этом вопросе. Только в эпоху великого научного Ренессанса XIX века была осознана необходимость изучения туземцев. Среди новых добавлений к научным знаниям, произошедших в то время, далеко не последнее место заняли открытия тотемизма и экзогамии, а также классификационная система родства. Открытие тотемизма и экзогамии принадлежит прежде всего уже упомянутому Мак-Леннану, а классификационной системой родства мы обязаны исключительно американцу Льюису Генри Моргану. Увы, ни один из этих замечательных ученых не оценил работу другого, и они вступили по этому поводу в ожесточенный и бесплодный спор. Мы, довольствующиеся плодами таланта и труда обоих, теперь можем видеть, как достижения одного сочетаются с достижениями другого и дополняют их. История классификационной системы, как и тотемизма, пока практически не изучена. Просвещенный мир, по-видимому, вплоть до XIX века не подозревал о еесуществовании. И все же несомненно, что, несмотря на столь краткий период их документированного описания, и тотемизм, и классификационная система родства чрезвычайно древни. Причем тотемизм, судя по всему, гораздо древнее. Ибо классификационная система, как мы сейчас увидим, основана на экзогамии, а экзогамия, судя по имеющимся основаниям, возникла позже тотемизма.
Сильным аргументом в пользу древности как тотемизма, так и классификационной системы является их распространенность среди некоторых наиболее отсталых человеческих групп. Эти племена не могли их заимствовать у более цивилизованных народов, из чего следует, что они пришли к тотемизму и классификационной системе, находясь на культурном уровне еще более раннем, чем теперь. И все же было бы ошибкой предполагать, что даже тотемизм является порождением культуры совершенно первобытной. Как мы уже отмечали однажды, все ныне живущие первобытные племена уже далеки от того этапа, на котором наши отдаленные предки перестали быть животными и стали людьми. Эпоха зарождения человечества ушла на многие тысячи, а быть может, и миллионы лет в прошлое. Известные нам методы исследований не позволяют надеяться на то, что мы когда-либо восполним этот зияющий пробел. Следовательно, называть те или иные племена примитивными мы можем лишь в относительном смысле, то есть не более чем в сравнении с цивилизованными народами.
Если бы мы сравнили эти примитивные сообщества с их дальними предками, мы, несомненно, обнаружили бы поразительный прогресс интеллекта, нравов и образа жизни. Воистину, во всех этих отношениях пропасть между современным человеком и первыми людьми очень может быть гораздо глубже и шире, чем та, что отделяет наиболее примитивные племена современности от Шекспира или Ньютона.
И даже если бы мы могли вернуться во времени к самым истокам тотемизма, то возможно на месте его зачинателей мы бы не обнаружили людей истинно первобытных. Заря тотемизма, насколько можно судить, уже не была зарей человечества.
XXXVII. Тотемизм и экзогамия в истории[43]
Оценивая роль тотемизма в истории, хотелось бы ограничить до разумных пределов чрезмерные претензии, которые порой выдвигают, отталкиваясь от данного явления, как если бы оно в религиозном и экономическом развитии человечества представляло собой фактор первостепенной важности. На самом деле, влияние тотемизма на экономический прогресс пока едва ли выходит за рамки не совсем внятной гипотезы; и хотя на религию он действительно влиял, влияние это сильно переоценено. По сравнению с некоторыми другими факторами, такими как поклонение силам природы и культ мертвых, значимость тотемизма в религиозной эволюции в целом второстепенна. Самое интересное для нас заключается в том, что она позволяет приоткрыть завесу, скрывающую функционирование полудетского первобытного ума; это как бы окошко в бесконечно далекое прошлое.
Экзогамия – тоже продукт первобытности, но ей совсем или почти не присущи те причудливые суеверия, что придают тотемизму своеобразный колорит и очарование. Экзогамия, скажем так, есть сугубо пуританское явление. Ее жесткая логика, сложные правила, изощренная терминология родства, многоуровневая система взаимоотношений делают экзогамию областью трудной и даже в каком-то смысле отталкивающей. Ей свойствен формализм сродни математической точности, которому чужды мягкость и украшательство. И все же для историка проблема экзогамии куда интереснее, чем ее более веселая и жизнерадостная сестра, проблема тотемизма. Тотемизм, если он когда-либо существовал у предков цивилизованных рас, канул в небытие без следа, в то время как важнейшим наследием экзогамии для нашей цивилизации стали запрещенные родственные браки.