— Прошу вас, перестаньте, хватит, ему нельзя утомляться, — подала голос одна и снох Ливады.
— Госпожа, прошу вас, не перебивайте их, — попросил дядя Иве. — Это судьба. Судьба! — воскликнул он страстно.
— Когда кофейня закрылась, Ловорка пришла ко мне и сказала: «Дядя Мате» — она всегда звала меня дядя Мате, — продолжал старый фотограф слабым шепотом. — «Дядя Мате, — говорит, — если меня будет искать один высокий темноволосый симпатичный парень, вы ему скажите, где я». — «Скажу, душа моя, почему бы не сказать», — говорю ей. Она потом сто раз заходила в мою фотостудию спросить, не приходил ли ты. Каждый день. Иногда по нескольку раз. Уж очень она любила тебя, бедняжка…
Из глаза дяди Иве, хоть он и был не из тех, кто может запросто заплакать, выкатилась крупная слеза.
— А где она сейчас? Где она?! — спросил нетерпеливо Крешемир.
— Она сейчас… кх! кх! — начал было умирающий, но ему помешал приступ кашля.
— Где она?! — в отчаянии воскликнул Крешо еще раз.
— Люди, опомнитесь. Человек умирает! — возмутился сын Ливады.
— Она сейчас работает в… в… в… кх! кх!.. в кофейне «Зебра», — начал старик, снова собравшись с силами.
— В кофейне «Зебра»? Где эта кофейня «Зебра»?
— На Чехова кх!.. кх!.. кх!.. На Чехова, двадцать восемь, — шепнул старик и перед тем, как из его утомленных легких вырвался последний выдох, добавил: — Кофейня «Зебра», прямо напротив того места, где была кофейня «Жираф». — И тут его голова утонула в подушке, глаза закрылись, и Фото Мате умер.
— Примите мои искренние соболезнования, — с достоинством произнес дядя Иве, протягивая руку вдове.
— Это был великий человек, — добавил он, обмениваясь рукопожатиями со старшим сыном Ливады.
— Нам всем будет его не хватать, — шепнул снохе, судорожно обнимая ее.
От парфюмерного магазина «Нарцисс» до видеопроката «Сириус», мимо окружной тюрьмы, Омиша, Пуянке и Струмицы, Татьяны Крагич, Шимы Лозы и Юре Кодрича и до Маты Ливады с Одесской, семнадцать, Крешимир с дядей снова вернулись к вечнозеленым дубам на улице Антона Павловича Чехова. Они проплутали четырнадцать дней, чтобы узнать, что достаточно было просто перейти на другую сторону улицы.
— А что, если она тут больше не работает? — спросил Крешо неуверенно за миг до того, как войти в «Зебру».
— Ну, мать твою, тогда тебе останется только повеситься, — малодушно заметил Иво.
Они вошли в кофейню и остановили официанта.
— Добрый день. Простите, дружище, мы ищем Ловорку.
— Да Ловорки нет, не работает, — сказал официант.
— А что, уволилась или… — испуганно начал Крешо.
— Замуж выходит, взяла отпуск на неделю.
— Выходит замуж?! — воскликнул изумленный дядя Иве. — А за кого?
— Я так и знал, — сказал Крешимир и от отчаяния ударил лбом по мишени дартса. — Она выходит за того, за Мела Гибсона.
Официант бросил быстрый удивленный взгляд на Крешимира, а потом повернулся к дяде:
— Она выходит за Горана Капулицу.
— За Горана Капулицу? Ничего себе! — остолбенел Иве.
— Кто такой Горан Капулица? — спросил Крешо.
— Ты не знаешь, кто такой Горан Капулица? — удивился официант.
— Понятия не имею, кто этот Горан Капулица.
— Горан Капулица — начальник жупанийского полицейского управления, — объяснил дядя Иве. — Самый молодой из всех полицейских начальников в стране. Большая шишка.
— Простите, а вы, случайно, не Крешимир? — задумчиво глянув на Крешо, неожиданно спросил официант.
— Да, Крешимир, а что?
— Ничего, я узнал вас по описанию.
— Крешо, пошли домой, нет смысла. Послушай, что говорит тебе твой дядя Иве, что было, то было. Ваши пути разошлись. У нее своя жизнь, муж…
— Он ей не муж!
— Да, пока не муж, но очень скоро им будет. Каково бы сейчас было, если бы ты за пять дней до венчания появился у нее на пороге. Оставь женщину в покое. Да я говорю это и из-за тебя: если сейчас ее увидишь, будет только хуже. Не трогай рану, пусть зарастет.
— Эта не зарастет.
— Зарастет, зарастет.
— Нет, дядя. Пятнадцать лет не зарастала, не зарастет и теперь, — сказал Крешо, глядя в глубь небольшого парка на виллу, видневшуюся сквозь кроны платанов. — Я должен ее увидеть, а там будь что будет.
— Ну хорошо, должен так должен. Хочешь, я пойду с тобой?
— Не надо. Отправляйся-ка ты домой.
— Я тебя в машине подожду.
— Дядя, поезжай домой, — решительно сказал Крешо, вылез из машины и, срезая угол, по косой, двинулся через парк.
Все его тело неприятно трепетало. Стоило ему добраться до усыпанной белой галькой дорожки, как он вдруг почувствовал сильнейшее напряжение и странное чувство незащищенности, как будто находился в простреливаемом пространстве, где его подстерегала неизвестная опасность. Встреча с женщиной, которую он предал, вызывала у него такой ужас, что, пройдя еще несколько метров, он вдруг почти помимо своей воли остановился: ноги отказывались служить, его парализовал страх. Он беспомощно оглянулся и увидел, что дядя все еще там, в машине.