Как и просил Асторе, мы больше не говорили с ним о девушках. Он был уверен, что рано или поздно в ворота Фаэнцы въедет карета с гербами Риарио и Сфорца, везущая к нему его нареченную невесту, о которой он знал только со слов матери. Не позволяя себе увлекаться местными красотками, Асторе постепенно становился предметом их тайных вздохов; уже не совсем мальчик, а гибкий, изящный юноша, всегда безупречно одетый, с царственными манерами и горделивой осанкой, он неизменно привлекал к себе восхищенные взгляды. Я стал его тенью, не покидая его, как он и требовал, и стараясь держаться как подобает герцогу. История с Фелицией не получила продолжения: какое-то время она пыталась привлечь мое внимание и завладеть мной безраздельно, но я устоял. Вскоре я с облегчением узнал, что она стала проводить много времени с младшим сыном старого синьора Браччано, и дело, по-видимому, шло к свадьбе.
У нас с Асторе было не слишком много свободного времени. Из Рима и Неаполя шли тревожные вести, и вскоре мы узнали, что второй сын папы, кардинал Валенсийский Чезаре Борджиа сложил с себя сан, чтобы принять титул герцога и жениться на французской принцессе. Его святейшество тут же сделал его капитаном и знаменосцем Святой Церкви и отдал ему под командование римские войска. То, что рассказывали о Чезаре, просто не умещалось в моей голове. Говорили о десятках убийств, разнузданных оргиях, гнусных зверствах, перед которыми меркли злодеяния Нерона. Когда мне сказали, что он был замешан в убийстве родного брата и кровосмесительной связи с сестрой, я не хотел верить и с отвращением отверг возможность существования такого чудовища.
Асторе посмеялся над этими рассказами и прямо заявил, что всего этого просто не может быть, потому что с герцогским достоинством подобные выходки несовместимы.
- Все это придумали завистники и лжецы, их следовало бы повесить за клевету, если бы она не была так смехотворна, - сказал он.
Смех смехом, а когда через полгода стало известно, что Святейший отец своей апостольской властью лишил имений и званий знатнейших правителей Италии "за неуплату пошлин в церковную казну", мы встревожились. Список изгоев, павших жертвой самодурства папы, и их владений - Форли, Урбино, Имола, Пезаро, Фаэнца, - быстро облетел всю Романью. Получив папскую грамоту, Асторе был потрясен.
Мы сидели в большой зале городской ратуши, а римский посланник - широкоплечий детина в желто-красном наряде со шпагой у пояса - невозмутимо читал письмо с личной печатью папы Борджиа, и тишина смыкалась вокруг него с каждым его словом.
- Я не отрекусь, - спокойно сказал Асторе, когда он закончил чтение. - Передайте его святейшеству, что герцоги Манфреди намерены продолжать править Фаэнцой, как и прежде.
Его лицо было бледным и решительным, и когда посол вопросительно посмотрел на него, он не отвел глаз.
- Надеюсь, вы все запомнили правильно. - Пальцы Асторе стиснули подлокотники кресла с такой силой, что я услышал, как хрустнули суставы. - А теперь я не желаю больше видеть вас.
Посол вышел, и совет взорвался возмущенным гулом. Говорили все сразу, перебивая друг друга, призывая укрепить городские стены и закупить оружие и продовольствие в Болонье. Асторе молчал. Его рука нашла мою руку и сжала ее с тревогой и надеждой, и я ответил успокаивающим пожатием.
- Что нам до проклятий выжившего из ума старикашки, - авторитетно сказал я, чувствуя, как в отчаянном предчувствии беды сжимается сердце. - Фаэнцу укрепил еще наш прадед, эти стены выдержат любой штурм. В конце концов, что он может сделать против всех городов Романьи?
- Я не знаю, Оттавиано. Но мне неспокойно. Будем надеяться, что ты прав.
Он встал и решительно успокоил советников, сказав, что непременно напишет письмо деду в Болонью, а тот наверняка пришлет помощь, если уж папа все-таки задумает что-то предпринять против Фаэнцы. Пока волноваться не о чем, и не следует поднимать шум из-за какого-то письма. Рим далеко, и на деле вряд ли дело пойдет дальше отлучения от Церкви.
- Подумаем об этом ближе к делу, - заключил он. - Вы согласны со мной, синьоры? Полагаюсь на ваш опыт и мудрость. Мне ли, четырнадцатилетнему мальчику, успокаивать вас?
- Вы правы, ваше сиятельство, - ответил за всех Браччано. - Мы повели себя как трусливые шакалы, и лишь пример вас и вашего брата заставил нас устыдиться.
Асторе чуть заметно улыбнулся: эти суровые старики признали его превосходство над собой.
Вечером он пришел в мою спальню и улегся рядом со мной, и это заставило меня осознать, насколько он напуган и встревожен.
- Оттавиано...
- Не бойся, братишка.
- Ты видел человека, который привез послание. Это не монах, не епископ и не дипломат. Это солдат и убийца. Когда я смотрел на него, мне хотелось спрятаться.
- Ты держался достойно, как истинный государь. Я был восхищен.
Он покачал головой, неотрывно глядя на дрожащее пламя свечи на столике у кровати.
- Что ты думаешь обо всем этом, Оттавиано? Что будет дальше?
- Ничего страшного. - Я обнял его. - Ты женишься, наплодишь детишек, а потом твои внуки будут править Фаэнцой еще долгие-долгие годы.
- Нет, правда? - Он испытующе посмотрел мне в глаза, и под его строгим недетским взглядом мне совершенно расхотелось нести успокоительную чушь.
- Правда... - Я вздохнул. - Кто знает, Асторе.
Он провел пальцами по моей щеке - очень трепетно и нежно, как никогда раньше, и это простое прикосновение разбудило во мне новые могучие чувства. Его теплые пальцы задержались у моего подбородка чуть дольше, чем я мог бы ожидать.
- Оттавиано.
Смущенный и испуганный, я продолжал прижимать его к себе, одновременно отчаянно пытаясь скрыть от него то, что ощущал в его объятиях.
Он наклонился ко мне, и его мягкие губы осторожно нашли мои.
- Нет, - прошептал я севшим голосом. - Нет, Асторе...
Он отстранился, глядя на меня своими большими сияющими глазами с недоумением и страхом.
- Прости...
Я разжал объятия, и он отодвинулся, учащенно дыша.
- Не знаю, что на меня нашло. Я не должен был... Ты не сердишься?
- Не делай так больше.
Он помолчал, потом спросил почти со страданием:
- Ты ведь любишь меня?
- Конечно, как ты можешь сомневаться?
- Тогда почему...
- Просто есть вещи, которые делать нельзя. - Я быстро задул свечу и повернулся к нему спиной, стараясь не прикасаться к своему воспрянувшему члену.
Асторе разочарованно вздохнул у меня за спиной.
- Знаешь, а в какой-то момент мне показалось, что ты хотел, чтобы я делал это.
- Тебе действительно показалось. Спокойной ночи, Асторе.
Он чуть помедлил, потом нерешительно обнял меня сзади, и я понял, что не смогу этого вынести.
- Постой, мне нужно выйти, - торопливо сказал я, вскакивая и направляясь к двери.
- Куда ты?
- Я что, даже по нужде сходить не могу, не доложившись? - буркнул я почти грубо, и на его лице промелькнули сожаление и легкая обида. - Я сейчас вернусь, - примирительно сказал я и вышел из спальни.
Уже не в силах сдерживаться, я прислонился к стене в коридоре и быстро достиг облегчения. Проклятье, я и не думал, что один почти невинный поцелуй может довести меня до такого состояния! Мне следовало быть осторожным, потому что я действительно любил своего брата.
Вернувшись в кровать, я позволил Асторе обнять меня, и он сделал это с готовностью и явным удовольствием. Все-таки он так по-детски привык к теплу моего тела рядом с собой...
Полетели дни, наполненные тревожным ожиданием и неизвестностью. Асторе, как и обещал совету, написал в Болонью письмо, вкратце изложив деду суть происходящего, и уже через два дня Джованни Бентиволио прибыл в Фаэнцу. Разумеется, члены синьории никогда не позволили бы ему вмешиваться в городские дела, если бы не были так напуганы угрозой Святейшего папы. Дед осмотрел укрепления, поговорил с горожанами и заключил, что Фаэнца вполне может выдержать пару месяцев осады. Впрочем, добавил он, вряд ли у апостольской армии будет время и желание осаждать маленький город, потому что Манфреди лично не успели перебежать папе дорожку, чего не скажешь о Риарио или старом Лодовико Сфорца. Напоследок он велел нам с Асторе вести себя спокойно и не паниковать понапрасну, а в случае чего обещал помочь. Признаться, после его отъезда я заметно повеселел, да и Асторе успокоился. Единственными мерами, которые, по словам деда, следовало бы предпринять - запасти зерна и вина, а также убедить горожан в необходимости создания регулярного ополчения, что и было исполнено.