От изумления Хоакин словно прирос к сиденью. За свою жизнь он покинул много домов, и ни разу никто его не искал, не приезжал за ним. Даже, вдруг подумалось ему, родная мать.
В конце концов Марк подошел к машине и открыл дверцу.
– Привет, дружище, – сказал он. – Говорят, у тебя сегодня было большое приключение.
Хоакин был уверен, что давно выплакал все слезы, но, увидев перед собой Марка, не выдержал.
– Прости меня, – прошептал он. – Марк, прости меня, пожалуйста.
Марк наклонился к нему, расстегнул ремень безопасности и помог выбраться из машины. В следующее мгновение Линда уже обнимала их обоих. Взяв Хоакина за плечи, Марк посмотрел ему в глаза.
– Тише, тише, все хорошо. Мы на тебя не сердимся.
Хоакин прижался к ним так крепко, что свело руки. Он ощутил, что такое прощение: страдание, боль и радость, одновременно разрывающие сердце.
– Папа, – прошептал он. – Мама.
Родители в ответ лишь крепче сжали его в объятьях. И уже больше никуда не отпустили.
Приземление
Майя
После жаркого позднефевральского солнца Палм-Спрингс кажется, что внутри реабилитационного центра холодно. Взгляд расслабляется: слепящее синее небо уже не бьет по глазам. В центральном вестибюле так тихо, что, направляясь к стойке регистратуры, Майя отчетливо слышит собственные шаги.
– Меня зовут Майя, – сообщает она. – Я приехала повидаться с матерью, Дианой.
Отец высадил ее у входа и, после многократных Майиных уверений, что вместе с ней идти не нужно, отъехал в соседнюю кофейню. «Если что, сбрось эсэмэску, – повторил он не меньше пятнадцати раз, – и я сразу подскочу».
Лорен осталась дома. Она уже трижды ездила к маме, а вот Майя собралась с духом только сегодня. Она и сейчас до конца не уверена, что готова, несмотря на длительную семейную терапию, индивидуальные посещения психолога и все разговоры с Клер, Хоакином и Грейс, и все же мать есть мать. Вечно избегать ее не получится.
Мужчина за стойкой проводит Майю по застеленному линолеумом коридору в помещение, похожее на комнату отдыха. Бильярд, настольный футбол, диваны и, предсказуемо, коробки с бумажными салфетками.
Мама сидит в кресле в дальнем углу. Она замечает Майю, и лицо ее озаряется радостью. Первое, что бросается Майе в глаза, – мама прибавила в весе. Щеки слегка покруглели, волосы – более темные и длинные. Вид у нее… здоровый, осознает Майя. Давно уже мама так не выглядела.
– Солнышко, – обращается она к дочери, встает и протягивает руки, однако Майя пятится. К объятьям она пока не готова. Прошло три месяца, но Майя все еще злится и обижается. По словам психолога, нужно время, и Майя предпочитает в это верить.
– Какая высокая! – восклицает мама, сжимая ее руки в своих. – Подросла, да? Выглядишь совсем большой, Майзи.
– Шутишь? Мам, тебя послушать, так мы три года не виделись.
Выражение маминого лица остается прежним.
– Прямо не верится, что тебе почти шестнадцать.
– Лучше поверь, – краснея, бурчит Майя.
– Лорен рассказала мне кое-какие новости, – продолжает мама. – Вы с Клер снова вместе?
– Уже три месяца, – кивает Майя. – Я очень ее люблю.
– Что ж, чудесно, милая. Я так за тебя рада! И за Клер, конечно.
– Присядем? – предлагает Майя. – Тут, по-моему, тысяча диванов.
Они выбирают диван в дальней части комнаты, садятся рядышком. Повисает неловкое молчание, и обе это понимают. Давно они не разговаривали по душам, очень давно.
– Хотела тебе сказать… – начинает мама.
– Хочу, чтобы ты знала… – одновременно произносит Майя, и они смеются. – Давай сначала ты.
– Ладно. В общем, я просто хочу сказать, что… – Мамин голос дрожит, на мгновение она опускает взгляд, а потом смотрит Майе прямо в глаза. – Я очень сильно сожалею обо всем, через что заставила пройти тебя и всю нашу семью. Тебе и Лорен пришлось хранить мои секреты, но знай, такого больше не повторится. Здесь я много работала над собой, я сильно изменилась и теперь готова вернуться домой и исправиться.
Майя кивает, в глазах застывают слезы. Определенно, их семья – первая в мире по количеству пролитых слез.
– Знаю, – говорит она. – Все хорошо.
– Нет, солнышко, не хорошо. – Мама подается вперед и кладет руки Майе на плечи. – Не хорошо, но мы постараемся все наладить, папа и я. Этого у вас с Лорен никто не отнимет. Не хочу… – ее голос опять срывается, – не хочу, чтобы ты и твоя сестра запомнили меня такой, какой я была. Я хочу, чтобы вы могли мной гордиться.